Избранное 2000 - 2005. Часть 3

                        *   *   *

Не нужен проводник отсюда и туда, –

Ты в двух родных мирах живешь попеременно;

Подземная вода, надземная звезда

С тобою и в тебе пребудут неизменно.

 

А строки, строки – в них все непонятно так:

Мгновенная игра, причуды настроений,

Не различишь уже почти, где свет, где мрак;

С рассвета – жалкий раб, а полночью ты – гений.

 

Не нужен проводник, ты сам себе Харон,

Сам плату отдаешь и весла подымаешь,

Ты слышишь этот звон из будущих времен,

Ты сам себе звонарь, хоть многого не знаешь.

 

Ты создан сам собой, – ступая сквозь года,

Все воплотил в себе, от рая и до ада.

Не нужен проводник отсюда и туда,

Оттуда и сюда проводников не надо.

 

                               *   *   *

Не бери на себя грешной тяжести псевдовеличья,

Сбрось корону и кепочку молча на лоб натяни,

А иначе однажды походка проявится бычья

И в повадках оттиснутся только инстинкты одни.

 

Для того ли явился под звоны дождей да капелей,

Под свирели синиц и звонки трясогузок лихих,

Неужели среди всех земных и заоблачных целей

Лишь надутая сытость осталась в стремленьях твоих?..

 

Перед каждым и в каждом бесценные кроются клады,

Да не все их спокойно и чутко в себе обрели,

Выше жизни самой быть не может при жизни награды,

Что, наверное, поняли все монументы земли.

 

                              *   *   *

Это я на осеннем звенящем просторе стою,

Это я говорю, точно длинную песню пою,

Но слова мои только немногим, наверно, слышны

И нужны ли кому-то? Быть может, лишь мне и нужны.

 

Это ты на весеннем, игривом стоишь ветерке,

Самый первый цветок у тебя распустился в руке,

Только некому высказать все, чем ты нынче жива,

И твои непонятны бегущим прохожим слова.

 

Так вот будем стоять: я – с беззвучною песней своей,

Ты – с цветком, – ожидая весь век пониманья людей

И стремления выслушать, остановиться, обнять

Иль хотя бы глазами на миг наши взгляды принять.

 

                    *   *   *

К тихому саду пустая дорога

Снова привычно меня привела,

Осень еще обещает немного

Милого сердцу земного тепла.

 

Но в глубине, за кустами сирени,

Всё ощутимее летний исход

И нависают крылатые тени

И заслоняют собой небосвод.

 

Осень! Великое царство прощанья

В робкой надежде на будущий срок,

Воспоминания – как завещанья

Всем и всего, что еще уберег.

 

Вспомнишь... И станет немного светлее,

И в одиночестве чутком своем

Долго стоишь в затаенной аллее,

Там, где когда-то бродили вдвоем.

 

     ОСЕННЯЯ МУЗЫКА

                               Галине Грешневиковой

Снова сутки прошли, жизнь грядущая стала короче,

Ну какие на полудремоте продолжишь дела?

Только музыка вдруг осветила меня среди ночи,

По какой-то причине забыться во тьме не дала.

 

Может, осень качнула, как лодку, промокшую землю,

С фонарями да глыбами серых угластых домов,

И уже не до сна, и звучанию Вышнему внемлю –

Откровенью для душ и смягченью для строгих умов.

 

Есть у осени право ломать, словно ветки, привычки,

И в клочки разрывать облюбованный вами уют,

И людей зазывать, загонять по утрам в электрички,

И вершить самосуд, как единственно праведный суд.

 

Только музыка вечная всё разрешит непременно,

Безысходная странница, Божью обретшая власть.

Ты ее не спугни, без нее всё ничтожно и тленно,

К ней молитвенно можешь припасть и пред нею упасть.

 

От своей не избытой за долгие годы гордыни

И сокрытой, закрытой для близкого сердца любви...

Плачут скрипки в ночи, темноте, обступающей стыни,

Но за каждою нотой мне слышится ясно – живи!

 

                        *   *   *

Истории нашей страницы известные,

Наверно, придется не раз перемерить, –

Доколе еще в чудеса безвозмездные

Ты будешь, Россия наивная, верить?..

 

В твоих поговорочках – манна небесная,

А в сказках народных – кругом самобранки,

А после – дорога, тоска ли «железная»,

Несжатые полосы да полустанки.

 

Доколе?.. Уже не смешно созерцателю

И горько участнику трагикомедии;

Ну, сколько еще обращаться к Создателю

В текущем и каждом грядущем столетии?!

 

В том глупости больше иль все-таки дерзости,

Особинки или сплошной ненормальности?

Тревожно мне в этой родной лолудетскости,

Но страшно в другой оказаться реальности.

 

                    *   *   *

Стекает осень листьями поблёклыми,

Дождями да печалью – в никуда,

Смотрю, как за автобусными стеклами

Прохожие снуют сюда-туда...

 

У осени значенье двуединое:

Год на исходе или жизнь твоя...

Вот-вот перо закружит лебединое –

Иль просто снег – хранитель забытья.

 

Бесцветный день на впечатленья голоден,

Деревья голы, и пусты поля,

Кому-то воздух этот нынче холоден,

Кому-то холодна уже земля.

 

                        *   *   *

Когда настанет час прощальный, когда подступит миг последний,

Когда усталое дыханье полузастынет на губах,

Ты смерть прими как завещанье, как неизбежное наследье,

С пришедшей вечностью венчанье и отгони ознобный страх.

Подумаешь, какое дело: такое происходит с каждым,

И выстывающее тело – случайностью не назовешь.

Да, это будет, все мы знаем, но перед пламенем закатным

Заведома и объяснима тебя пронзающая дрожь –

Перед чертою, где земное придется навсегда оставить;

И - что бы там ни говорили – нет ощущения больней,

А будущее неизвестно, здесь, право, незачем лукавить,

Да, может, лучше и не ведать историю загробных дней.

Так мудро явлено природой, то Богом выверено точно,

Чтоб ты зазря не суетился и не наделал чепухи

И дожил этот час достойно, задумчиво и непорочно,

Грехов случайных не прибавил,  другим сумел простить грехи.

Добро бы это летом было, точнее, в августе обильном,

Чтоб яблоками пахло в доме и увядающей листвой,

И скорбь перебивали мысли о чем-то светлом и всесильном,

И воробьишка на балконе скакал веселый да живой.

И чтобы ощутил ты всё же отчетливо, а не туманно,

Что данный срок земной – всего лишь очередной природный срок,

Что есть она, душа, которой весь век служил ты неустанно,

Которой оставался верен и потому ее сберег.

 

                                *   *   *

Неужели мы снова сегодня уйдем из России, –

А вернуться непросто, поскольку пути размесили,

И мосты надломились, и слишком сердца утомились, –

Да неужто к тому благоверные наши стремились?

 

Нам плеснуло в лицо чуждой музыкой, чуждою речью,

Чуждой сутью, уже непохожею на человечью.

Мы не видим крестов, что губительный путь заступают,

И берез, что пред нами к земле свои ветви сгибают.

 

Неужели мы снова сегодня уйдем из России,

Точно так же когда-то другие себя уносили.

А Россия останется, нет ей конца во Вселенной,

Той же самой пребудет, возвышенной и сокровенной,

С теплым взглядом и русским красивым, осмысленным словом,

Самым нежным, но только для тех, кто уходит, – суровым.

 

За спиной остаются былины и песни родные,

И могилы отцов-матерей, и просторы цветные,

И великие книги, и пастырей славных молитвы,

И народные праздники, и легендарные битвы.

Вот уже и ветра, как над мертвыми, заголосили,

Неужели мы снова сегодня уйдем из России?..

 

                          *   *   *

В сентябрьском огне промелькнула у всех на виду

Последняя бабочка, может быть, в этом году.

 

Среди отцветающих и остывающих дней

Ее ты увидел и грустно застыл перед ней.

 

Вдруг завтра негаданный холод внезапно придет –

И легкие крылышки вмерзнут в мерцающий лед.

 

Но, может, не это подспудно пронзило тебя, –

Ты замер, о большем тревожною мыслью скорбя.

 

Что, если не только ее унесет снеговей

И это – последняя бабочка в жизни твоей?..

                    *   *   *

Жизнь моя нелегка и упряма

В том, что быть не желает иной,

Но сегодня мне вспомнилась мама,

И повеяло давней виной.

 

Мама, мама – на тихом крылечке,

На душистой заволжской траве,

На беленой протопленной печке,

В чистой зелени да синеве.

 

На тропинках вихрастого детства,

Что счастливым бывает всегда...

Я гляжу, не могу наглядеться,

В те года сквозь иные года.

 

Мама, мама – в пыли у мосточка,

Мне с отчаяньем смотрит вослед,

В уголке кружевного платочка

Затаив материнский завет.

 

...Я вернулся, да новые сроки

Той же сухостью были полны.

Слишком поздно больные уроки

Постигаем и вещие сны.

 

Мама, мама... Как грустно сегодня

Приходить на могилку твою;

Приминая снежок новогодний,

Думать: «Где ты и как в том краю?»

 

Что сказать мне теперь, чтоб далече

Полегчало родимой душе:

О вине, о любви и о встрече,

Что все ближе и ближе уже?..

 

                       *   *   *

Дни тяжелой полнятся усталостью,

Как водою серою канавы...

Осень жизни называют старостью,

И в сравненье, очевидно, правы.

 

Времечко весьма крутого норова

Нынче добирается до сердца, –

Наступает холод, от которого,

Видимо, уже нельзя согреться.

 

                         *   *   *

Красные листья да травы белесые осени,

Холода скорого ждут напряженные озими,

Тихого снега душа ожидает усталая,

И от былого осталась лишь капелька малая.

 

Что же ты все не желаешь поверить пришедшему –

Ветру тяжелому, саду пустому, отцветшему?

Что же ты ищешь, часами бродя вдоль обочины,

Если все сроки и строки печально просрочены?..

                                *   *   *

                             Наталии Матюхиной

Снег в монастыре Борисоглебском,

Тихим светом, серебристым плеском

Родина торжественно полна;

Мы стоим под этим белым снегом,

Черным обездоленные веком,

Слава Богу, прожитым сполна.

 

Ну а что последует за оным

Времени отрезком заметенным,

Откровеньем явленным для нас, –

Точно то же или же другое –

Чуткое, святое, дорогое,

Золотое, что иконостас?

 

Ничего не загадать, не пробуй, –

Одаренный милостью особой,

Выпавшей неведомо за что,

Просто так дыши, смотри на небо,

Не считай, что выглядишь нелепо,

Гражданин в заснеженном пальто.

 

Может, в этом и явилось чудо:

Всё, что было пошло, дико, худо,

Отступило, скрылось в пелене;

Дал Господь сегодня просветленье,

Так прими его благоволенье

От мирских безумий в стороне.

 

Купола беленые и стены

В чистоте своей благословенны,

Будь же нынче равен им и ты.

Снег в монастыре Борисоглебском,

Ниточки, наполненные блеском,

Брошенные с Божьей высоты.

                           *   *   *

Как бы ты ни бодрился порой с одногодками теми,

Что еще не споткнулись, упав на траву и на лед,

Нас в последний поход собирает бесстрастное время,

Выкликает не строя и шлет одиноко вперед.

 

Тот ушел, а за ним и другой растворился в тумане,

Ну, а третий сумел на полгода отсрочить призыв,

Только мысли уже не придет о каком-то обмане,

Мы готовы, поскольку распахнута вечная зыбь.

 

Потому как отцы да и старшие братья пред нами

В этот путь отошли, – значит, место свободно для нас;

Оттого что страшнее всего поменяться местами

С молодыми, которым еще пополнять свой запас.

А дорога – туда, за высокие синие сосны,

За родные поля и холмы, и до самых небес.

И пускай расставанья не будут жестоки да слёзны,

Мы свой крест пронесли, и пора отправляться на Крест.

 

И в раздумьях об этом, с понятною грустью кивая,

Провожаем пока тех, кого призывают до нас;

Жизнь была непростой, но, уже ничего не скрывая,

Всё же кланяюсь ей в предзакатный, задумчивый час.