|
Избранное 2005 - 2010. Часть 1 * * * Не всё еще, но испытал Достаточно, по крайней мере, И по задворкам поплутал, И побыл на своей премьере. Омыл и водкой, и слезой Провалы бед,
побед ступени И перед бабушкой с косой Стоял…и падал на колени. Воспитывал учеников И яростно, и осторожно, Да только результат каков – Понять пока довольно сложно. Отдать хотел, что получил, Но чувствую, клонясь к итогу: Жить никого не научил, – И хорошо, и
слава богу. * * * Пусть судят и налево и направо Все прочие,
вопя наперебой, — Есть у России нажитое право Собою оставаться, лишь собой. Вдохни в себя высокий волжский
воздух, Таежный дух сибирской глубины На станции заброшенной, при звездах И таинстве полуночной луны; Послушай в пошехонском разнотравье Бесчисленных кузнечиков хорал Иль треск берез в заснеженной дубраве, — Ну где еще такое ты вбирал? А то, что нашей кровью и слезами Оплачено,
кто выстрадал еще?! Мы иногда понять не можем сами, Сколь прошлое — поныне горячо. Лишь нам, среди бурьяна и тумана Времен, дано
смотреть, и неспроста, С ухмылкой из-за темного стакана, С упреком из-за светлого креста. * * * Кромсает время, будто нож, Наш век, и нет уже
дилеммы. Вот юность промелькнула, —
что ж, Отпали глупые проблемы. Но капельки звенящих дней Даруют и восторг и смелость. А молодость уйдет, за ней Пора осмысленная — зрелость. И ничего, что сединой Покрасило,
гнетет усталость... Но сдавит холод ледяной, Когда поймешь, —
проходит старость.
* * * Апрельское время шальное, Весенняя смута в душе, Вот-вот – и тепло проливное Обычным предстанет уже. Ох, как это надо, как надо, Когда ты не молод совсем, Но дух пробужденного сада – Далек от задумчивых тем. Смешение света в природе С негаданным светом в тебе – Не слишком естественно вроде, Но свойственно вешней гульбе. И с прошлыми днями свиданье, И новые чувства твои, И первой листвы ожиданье, И, может…последней любви. ПАМЯТИ МОЛОГИ Темная, глухая глубина, Не достанешь до сырого дна. Среди этой невеселой сини Не пройдет ни человек, ни лось; Рыбинское море растеклось, Точно клякса, по моей России. Как плевок, что брошен свысока На людские судьбы и века Доброго, непраздного раденья, На погосты, рощи и луга, Милые речные берега, Что хранили свет и откровенье. Бьется в дамбу стылая волна, Словно бесконечная вина Ей годами не дает покоя. Кости предков холодом свело, Всё живое стерло и смело Черною бесстрастною рукою. Нет сюда возврата, да народ, Как легендой, верою живет – Отомкнется водяная штольня! И не зря в означенные дни, Словно Божий перст, из глубины К небесам восходит колокольня. ВОЗРАСТ Ветерок задумчивый в аллее, Холодок отчетливый в душе, То мрачней пространство, то светлее, И ступаешь, словно по меже. Справа тянет прошлое, а слева – Будущего смутные черты, То смиренья приступы, то гнева, И живешь привычно с ними ты. Рядом с поздним сполохом ромашек Островки травы почти сухой. Кто-то вслед тебе прощально машет… Или же зовет к себе рукой?.. Молча остановишься, не зная, Что поделать и куда идти, И оса, как пуля золотая, Замирает у твоей груди.
* * * На станции Ростов я водку пил в буфете, Котлетою сухой зажевывал ее — И, может, был в тот миг счастливей всех на свете, Поскольку вспоминал заветное свое. Семидесятый год. Распахнутое Неро, И девушка, и свет ее открытых плеч, Качает нас вода, благословляет небо, И солнце на воде
горит в сто тысяч свеч. И купола плывут, как лебеди, в просторе, И древний дух стоит
в окрестностях кремля, И таинство в ее все говорящем взоре, И лодка нас несет без весел, без руля. Святые города, вас память охраняет, Где б ни были,
мы там до самых крайних дней. И пусть сегодня жизнь
в нас многое меняет, Да можно ли изжить то, что всего родней? На станции Ростов я взял вторую сотку, И в голову мою ударил хмель такой, Как будто выпивал тогда совсем не водку, А тот далекий день —
с восторгом и тоской. И снова юным был,
а не седым и грустным, И снова открывал все таинства свои Во граде, что венчал
нас древним духом русским, Во времени ином, во времени любви.
ПРИГОВОР Чтобы снова на слом испытать человека, И опять подводя под минувшим черту, На холодном закате двадцатого века Нас «поставили к стенке»,
лицом в пустоту. Только по непонятной доныне причине Всё ж оставили жить,
неизвестно зачем, Потому как о нашей нелепой кончине Недвусмысленно, в общем, поведали всем. И глядим в темноту, и ступаем на ощупь, В одиночку, и сами не знаем куда, Кто-то мрачно молчит,
кто-то жалобно ропщет, Про себя вспоминая былые года. В напряжении скорбном, и слепо, и немо Мы идем незнакомым, корявым путем... Вот земля позади,
впереди — только небо, Слава богу, теперь не собьемся, дойдем.
* * * Легко сказать, что ты —
всего лишь зритель, Ане свидетель, призванный «на пир», Но лицедеем сыгранный властитель Встает из гроба, возвращаясь в мир. Презрев, отбросив существо людское, На жалость скуп, а на расправу скор, Идет, чтобы творить в миру такое, К чему его подвигнул режиссер. И кровь течет, как пиво, по экрану, Ну а «тиран» и душит, как поет, Родной земле несет за раной рану, Идет — и сам себя не узнает. Он зрителю сейчас развеет скуку, Но упаси вас господи попасть Под эту сокрушающую руку, Под эту низвергающую власть. Грех домыслов еще свое догложет, И лицедеем сыгранный святой Нас отмолить столетьями не сможет Ни в жизни этой,
ни в картине той. * * * Грядет ли душе вознесение? Сегодняшний мир как напасть, Свобода — лишь сильным спасение, Для слабых — возможность пропасть. Ну кто ты, замученный, маленький, Влекомый жестокой игрой, — Пусть даже не баловень маменькин, Да всё же совсем не герой. Меж Сциллой нужды
и Харибдою Сползанья в извечную грязь, Опутанный смутою липкою, С надеждой взираешь на власть. Вседневною ношей придавленный, Приняв за спасенье стакан, Ты, воле безудержной явленный, В ней топчешься, как истукан. Нет прежних вокруг указателей, Нет поводырей для слепцов, В приятелях столько предателей, И столько вокруг лжеотцов. Размазаны яства по скатерти, И каждый к столу норовит, А нищий всё так же на паперти С тоскою бездомной стоит. В обносках своей кацавеечки Застыл на житейской мели, И в кружке его не копеечки, А слезы родимой земли.
* * * Не раз беда судьбы касалась, Но, при обыденности всей, Вдруг самой страшной оказалась Естественная смерть друзей. Не от случайностей нелепых, Свершивших свой недобрый суд, А по причине строгих лет их, Что просто старостью зовут. Когда планида нас не губит Внезапно, А, как палач, спокойно рубит
пополняя счет, И ставит галочки в отчет. ВЕСНА 2010 Ни Царского Села, ни «царской» рыбы, Вокруг одни развалины да глыбы Разрытых постоянно мостовых; Разруха в душах доброго народа, Капуста и картошка с огорода — Спасение людей полуживых. Ни света, ни любви в
холодных душах — В губителях, растлителях, чинушах, Заполонивших добрую страну; Бредущие по бездорожью толпы В неведенье забиты, словно в колбы, И медленно спускаются ко дну. Весна моя, дохни водою талой, Смахни тревогу с головы усталой, Синюшный лед от сердца отведи И днем грядущим, солнечным, весенним, Спасительным
Прощеным воскресеньем, Последнее паденье упреди. Ни Царского Села, ни рыбы «царской» Не надобно судьбе моей бунтарской, Есть у меня окраина моя, Где вслед за Пасхой
в рост рванутся травы И будут, как всегда, всесильно правы Великой правотою бытия.
* * *
Н. Кондовая родина, по деревенькам твоим Иду я, в июльскую пыль окунаясь, как в дым. По этим проселкам когда-то прошло полстраны, А нынче былые отметки почти не видны. Лишь изредка встретишь на глине людские следы, И даже коровьи нечасты среди лебеды. Ступать... Но куда? Зелены, как болота, пруды, И всё ощутимей сознанье пришедшей беды. Одни лишь старухи с трудом доживают здесь век, Едва замечая незримого времени бег. Их дети да внуки толпой подались в города, Хотя бы на лето — и то не заглянут сюда. Колодцы погнили, не служат в церквушке давно, Лишь воздух такой, что все так же пьянит, как вино. Вдохнешь — и не веришь в жестокую быль на пути, И хочется дальше и дальше проселком идти. Туда, где восстанут, как лики забытых икон, Виденья, которыми Русь и жива испокон. |
|