Сергей Хомутов. Авторский сайт                   

Категории раздела

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Судьба мне подарила, что могла. Окончание

     Это стихотворение о матерях, теперь уже бабушках и прабабушках, нынешних раскрашенных девчонок. У Якушева в большинстве стихов  соединялись в одно два достоинства: содержание и художественное исполнение, значительность темы усиливалась тем, как выражен замысел. И, конечно, в вышеупомянутом сборнике были стихи из цикла «У семидесятой параллели», но уже рассеянные по всей книге, очевидно, не случайно. Времена изменились, и концентрировать внимание на трагедии прошлого становилось неприемлемым.

     Книга «Стихи» и период, когда она издана по стечению обстоятельств стали той высотой, после которой начались неудачи, трагические случайности в жизни поэта. Но проявились и закономерности, о которых говорилось выше. Сопоставляя две поэтические судьбы – Анатолия Жигулина и Николая Якушева – наглядно видишь причины неурядиц. Жигулин с невероятными сложностями, но все-таки  сумел вырваться в столицу, заняв со временем  необходимые литературные должности. Якушев этого  не мог сделать в силу своего характера и жизненных обстоятельств. Первый был свободен от бытового бремени, у второго – жена, два малолетних сына. Куда с таким багажом? А постоянное безденежье не давало возможности выезжать в столицу даже на день.

     Но главное, я думаю, все-таки крылось в другом – независимом характере Якушева. Он не умел и не хотел приспосабливаться, унижаться, хитрить, расталкивать других локтями. А в столичной литературной среде без этого выжить почти невозможно. Достаточно примеров того, когда провинциалы уезжали в Москву, но там только теряли себя, спивались и пропадали в безвестии или уходили из жизни в раннем возрасте. Очевидно, Николай Якушев понимал это и пытался решить литературные проблемы через друзей. Но им нужно было устраиваться самим, они не были пока на литературных вершинах, с которых можно легко помочь другу. А московская книга была крайне важна для самоутверждения, и для широкой российской известности.

     Постепенно Николай Якушев осознает, что сборник в Москве так и не выйдет. Об этом можно опять же понять из его переписки с Жигулиным. Тот сообщал о своих успехах, выходе новых книг в столице, а друг только мог попросить о ходатайстве или сам писал  бесполезные письма издателям и порсылал рукописи – в никуда. Да и тон Жигулина с годами становился все сдержанней и отстраненней. Я не говорил бы так, если бы не встречался с Жигулиным. Когда Николай Якушев умер,  позвонил его бывшему другу, тот принял известие лишь вялыми вздохами. Равнодушно встретил  меня и тогда, когда я привез посмертную книгу поэта «Лирика» (1985) со стихотворением,  которое стоит привести полностью:

 

     Жизнь прошла

     не под звуки победного марша –

     были срывы и боль,

     и ночное вино.

     Наша дружба стара,

     но ведь мы-то значительно старше,

     неужели же ей

     раньше нас умереть суждено?

 

     Пусть нелепым был путь

     через жизни бездарную повесть,

     пусть о лживое слово

     не раз разбивали мы лбы,

     и не раз спотыкалась

     о подлость наивная совесть,

     но она провела нас

     сквозь черные дыры судьбы.

 

     Между восторженными отзывами Жигулина о стихах Якушева, сначала из Воронежа, а потом из столицы («Никакого отказа не будет! Через год-два у тебя появится в Москве книга. Если хочешь – две!» (1962); «Стихи твои –  отличные…Их уже вся Москва знает…» –   это о стихотворении «Начиная с околичностей…») и последними письмами было много просьб со стороны Якушева и обещаний  Жигулина. Они касались книг в «Молодой гвардии» и «Советском писателе».В Рыбинск он так и не приехал, ссылаясь на занятость, болезни и прочее. Да и зачем было ехать, чтобы выпить бутылку-другую с человеком бесполезным для него в последние годы.

     За два года проживания в Москве во время учебы на Высших литературных курсах Якушев достаточно увидел и понял. Изрядно пообщался с «З.З.», «Зиновием», как они в  переписке с Жигулиным шутливо называли «зеленого змия», близко познакомился со многими известными собратьями. Конечно, столичная вольница захлестывает большинство провинциалов, штурмующих Олимп на ВЛК и в Литинституте. Главное, вовремя останавливаться, совмещать общение с работой. Но это в идеале, когда душа спокойна и жизнь не столь изломана  разочарованиями.

     В конце 60-х доверчивый характер сыграл и вовсе злую шутку с поэтом. С писательского съезда Якушев привез закрытое письмо А. Солженицына, обращенное к коллегам и дал почитать его некоторым «друзьям». Письмо же стали размножать, и недремлющее око КГБ быстро нашло виновника. Последовали репрессии: увольнение с работы, строгий выговор по писательской линии.  Якушев попал в долгую опалу. Все чаще поэта посещают мысли о смерти, поскольку уходят друзья и покровители: Ярослав Смеляков, Борис Ручьев – те,  кого он любил и ценил.

     На первый взгляд он был по-прежнему бодр и творчески активен. Его любили читатели, тянулась к местному метру молодежь. Но это только казалось. Именно когда рассматривалось персональное дело Якушева на собрании писательской организации, закончившееся строгим выговором, он и начал вести дневник. По записям можно понять его тогдашнее состояние. Вот что он пишет 28 марта 1971 года: «В дом пришла нищета. Мы залезли в долги, из которых неизвестно, как будем выпутываться. Кора (Конкордия Евгеньевна – жена. – С.Х), чтобы хоть как-то облегчить положение семьи, нанялась мыть лестницу и лестничные площадки в доме. Старший инженер-экономист, по совместительству – уборщица. Здорово! Ребята, конечно, переживают это очень болезненно. Когда собираемся все вместе – в доме тишина, как при покойнике. И ясно понимаю, что покойник – я…»

     Устроился работать грузчиком, больше никуда не брали, но эта работа оказалась не по силам. Некоторое облегчение принесла изданная в 1973 году небольшая книжка «Вторая половина дня». В нее вошли, в основном, старые стихи, но есть и несколько новых, очевидно, написанных в конце 60-х – начале 70-х. В них отражены душевные смятения того периода:

 

     Среди всего иного-прочего

     тревожит часто мой покой:

     внук крепостного,

     сын рабочего,

     а сам-то,

     сам я кто такой?

                  

     Не хлебороб, и не строитель,

     в больших не числился умах.

     Так кто же ты?

     Всего лишь «житель»,

     нелепый делатель бумаг?

               

     Угнетает не только вопрос творческой состоятельности, но и возраст, печальные предчувствия.

 

     Загрустится иногда –

     мало дней осталось.

     Неужели навсегда

     наступила старость?

 

     Поэт пытается перейти на юмор, но это плохо удается:

 

     Но бывает, что погас

     человек до срока:

     нет любви к родным местам

     не волнует Волга…

 

     Вот тогда

     считай, что стар,

     и уже надолго.

 

     Причем здесь расхожие декларации, если рушится главное дело его жизни, не пишутся стихи, не видится смысла в этом, поскольку писать в стол слишком тяжело, а выхода к широкому читателю практически нет.

     Самое же пронзительное стихотворение сборника, – от которого и пошло его название:

 

     Пока что

     все как нужно у меня,

     хоть по годам

     давно уже не утро…

     Как говорят

     почти спокойно, мудро –

     идет вторая половина дня.

                              

     Судьба мне подарила,

     что могла.

     Ни ясным небом,

     ни тяжелым хлебом,

     ни униженьем, ни бедой,

     ни гневом –

     ничем меня судьба не обошла.

                                

     Нервное, предельно откровенное, с одной стороны философское, а с другой – откровенно-лирическое, заканчивается оно горькими правдивыми строчками:

 

     Что мне

     вторая половина дня

     и приближенье неизбежной даты?

     Я не страшусь.

     Давным-давно когда-то

     уже однажды не было меня.

 

     Идет вторая половина дня.

     И, может быть,

     страшней всего на свете,

     что строчки,

     как взрослеющие дети,

     уходят безвозвратно от меня.

 

     В этом же сборнике напечатано и посвящение собрату, с которым близко сошелся в Москве, Николаю Рубцову. «Коле Рубцову», как ни грешно об этом говорить, повезло в поэзии больше, он смог в метаниях между Москвой и Вологдой выстрадать и донести до читателя то, чем жила его душа и чем она была больна.

     С гонорара, полученного за книгу, Якушев съездил по  путевке Литфонда в Коктебель, чтобы хоть немного развеяться. Но это, конечно, не помогло. Правда смог пообщаться в Доме творчества со старыми и новыми знакомыми: Николаем Старшиновым, Владимиром Гордейчевым, Риммой Казаковой и даже с Михаилом Лукониным, который бы «похож на памятник самому себе». К тому времени Якушев работал редактором кинопроката на нищенской зарплате, но все-таки хоть так. А дальше все шло, как он сам написал в дневнике: «…Время уходит, а я по-прежнему трачу его так, как будто в запасе еще лет 20. Размениваюсь на пустяки: газетные статейки, какие-то вегетарианские стишки» (4 марта 1976 года). А 19 марта поэт попадает в больницу с обширным инфарктом и после окончания лечения получает инвалидность.

     К 60-летию – пенсионному возрасту, как тогда было принято, Верхне-Волжское издательство выпускает шестую и последнюю прижизненную книгу Николая Якушева «Курганы» (1976). Он пишет об этой, подготовленной еще два года назад рукописи, в письме  Жигулину так: «Вначале мне дали 10 листов – юбилейная ведь! Потом урезали до 7. А перед Новым годом пришлось забрать рукопись, чтобы выбросить еще 1500 строк – оставили всего 5 листов…». Не оставляют мысли о столичной книге:  «Книжка очень нужна по многим причинам – понимаешь сам, очередь моя для «утирания бороды» недалека уже (Это есть пословица: «Пожито, попито – пора и бороду утирать».) И уходить без книжки московской – обидно».    

     В книге «Курганы» новых стихотворений совсем немного, да они и не определяют содержание книги. Издательство пошло по легкому пути, выбрало проверенные стихи, а измученный неудачами и болезнями автор не противился этому. Юбилейная галочка была поставлена, какой-никакой гонорар на бедность получен, а дальнейшее пока представлялось туманно. И все-таки он продолжал работать, появились новые замыслы. В конце 70-х Николай Якушев берется за прозу, отчасти автобиографическую. Трудно сказать, что должно было из этого выйти в целом, но первую книгу он написал. Она о детстве, периоде начальных лет Советской власти, в окончательной редакции называлась «В конце двенадцатого лета». Ее сначала одобрили в Верхне-Волжском издательстве, а потом зарубили, чем больно ударили по надеждам и планам. Повесть все-таки удалось издать, уже после смерти поэта, в советско-болгарском журнале «Дружба», главным редактором которого был мой руководитель в Литинституте Владимир Фирсов, тоже высоко оценивающий стихи Якушева.

     В начале 80-х Николай Михайлович начинает готовить и очередной сборник стиховорений. Творчество опять захватывает его, поскольку есть заверения издательства, что повесть выйдет в 1983-м, а итоговая книга стихотворений в 1985 году. «Теперь только работать и работать (главное – работа), этому и следует посвятить последние годы жизни», – пишет он в дневнике 21 февраля 1981 года. Увы, как уже я писал выше, отклонение повести фактически добило писателя окончательно. В дневниковых записях он все чаще вспоминает годы юности, старых друзей, свой арест и последующие события, то есть живет прошлым. Еще выступает, подрабатывает рецензиями на рукописи для издательства, много общается с молодыми рыбинскими литераторами. Изредка получает письма от старых друзей и знакомых: академика Н. Желтухина, поэтов С. Поделкова, Д. Самойлова.

     Рукопись книги стихов Якушев отвез в издательство в сентябре 1982 года. «Прошел месяц со времени последней записи. Ничего не изменилось, все, как было – ем, сплю, читаю, что попадется. Не пишу и, кажется, ничего больше писать не буду. Зачем? Хотя очень хотел бы писать что-то вроде раздумий о прожитом: «Жил-был я» (20 февраля 1983). Это была последняя запись в дневнике, сделанная за два месяца до смерти, а книга с таким названием вышла в 1994 году в издательстве «Рыбинское подворье». За нее поэту посмертно была присуждена первая областная литературная премия имени Л.Н. Трефолева.

     Но еще раньше, в 1985 году, вышла небольшая  книжечка Николая Якушева «Стихи». Она включала в себя и неопубликованные стихи, в частности, вышеприведенное стихотворение, обращенное к бывшему другу Анатолию Жигулину («Жизнь прошла не под звуки победного марша…». Здесь же откровенные: «Может быть, я не так уж и нужен…», «Не знаю, сколько ты ждала…», «Апрель…И почва подопрела…», «Хорошо, что потеряна жизнь, а не совесть…», «В больнице»… и горькая, отчаянная «Ода подлецам», над которой можно было поставить множество посвящений, закачивающаяся строчками:

 

     Случалось, что я брел по бездорожью,

     не понимая в жизни ни черта.

     Но, знаете, меж правдою и ложью

     всегда гнездо свивает клевета.

     Она людское расторгает братство,

     запутав все начала и концы.

     Вы помогли мне в жизни разобраться,

     спасибо вам за это, подлецы!

 

     Весь гонорар от книги «Лирика» ушел на памятник, который торжественно открыли на могиле поэта, и, казалось, что после смерти судьба Николая Якушева будет более благосклонна к нему. Наследники с помощью друзей пытались все-таки издать его книгу в Москве, но это ни к чему не привело. Пока была жива вдова поэта Конкордия Евгеньевна, пережившая его на 16 лет, сделано много. Ярко отметили 70-летие и 80-летие поэта, установили на доме, где он жил в последние годы, мемориальную доску, выпустили книгу в Рыбинске, сняли фильм о  жизни и творчестве поэта, даже улицу хотели назвать его именем. Но, в итоге, назвали только литобъединение.

     При составлении книги «Жил-был я» мы с Конкордией Евгеньевной отобрали в нее лучшие стихи поэта. Нашлись и неопубликованные. Одним из стихотворений, включенных в книгу, Николай Якушев емко выразил всю свою жизнь:

                              

     Мальчик,

     играющий разноцветными раковинами

     на берегу Великого океана,

     узник,

     ожидающий без всякой вины

     приговора сурового тирана.

     юноша,

     впервые окрыленный любовью,

     неудачник,

     счастливый только во сне,

     музыкант,

     заплативший острою болью

     за сладкую отраву элегии Масснэ.

     Схоласт,

     извлекающий из древних фолиантов

     пыльные истины о судьбах мира,

     пьяница,

     пропивающий остатки таланта

     за грязною стойкой вонючего трактира.

     Маленький каменщик

     великой стройки,

     отшельник,

     презирающий шум бытия,

     несчастный,

     умирающий на тюремной койке…

     Как странно,

     что все это – Я.

 

     Творческая судьба Николая Михайловича Якушева во многом типична для писателя из провинции, которая трепетно бережет память о многих талантливых земляках. Это крайне важно, что их ценят на родной земле, проводятся юбилейные вечера, хотя есть по этому поводу все-таки и горькое сожаление. За пределами области они практически неизвестны. Но поэзия их живет, как  часть нашего прошлого и настоящего. Это, наверно, главное, а времена меняются, нравы и пристрастия тоже.

 

                                                                             Сергей Хомутов,

                                                                             2011 (сокращённый вариант

                                                                             опубликован в журнале «Мера»

                                                                             №2 к 95-летию поэта) 

Форма входа

Поиск

Календарь

«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Друзья сайта

  • Создать сайт
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Все проекты компании