*   *   *

Зрелых годов касание

Четко вполне уже.

Тихое созерцание

Стало милей душе.

 

Прочь суету бумажную,

Каменную тщету!..

Снова тропою влажною

К дальним полям иду.

 

Словно бы там,

                 за далями,

Там, в уходящем дне,

Пламя исповедальное

Вдруг приоткрылось мне.

 

«Здравствуй, мой мир

                единственный», –

Тихо ему шепчу

И на огонь таинственный,

Как мотылек лечу.

 

В то озаренье высшее,

Где за стремниной лет,

Тьму до конца испившая,

Жизнь переходит в свет.

  *   *   *

Надежда есть еще пока

На то, что мы зовем природой,

Покуда в кружеве цветка

Пригрелся шмель рыжебородый;

Пока озвучена листва

Божественным небесным звоном

И умиленная трава

Полна волнением зеленым.

Доколе сам ты умилен

Простым цветением картошки

И солнышко со всех сторон

Стекает на твои дорожки;

Покуда в луговой дали,

Неповторимо сердце грея,

Восходит к небу от земли

Сиреневый огонь кипрея.

 

  *   *   *

Кирпич, древесная гнилуха, –

Фрагмент печального холста…

Но запустенье и разруха

Еще не значит – пустота.

 

Ужель прибавят интереса

Творенья нынешних умов –

Завалы серого железа,

Драконьи головы дымов?

 

Нет в хаосе бездушном брода,

Исхода для живой земли…

Как празднично цветет природа

В местах, откуда мы ушли.

 

*   *   *

Постойте, серые дожди,

И не равняйте лес под бритву,

Владыко Август, погоди

Читать последнюю молитву.

 

В твоих владениях святых,

В своих раденьях откровенный,

Дай для раздумий золотых

Еще денек благословенный.

 

Дай таинства цветных берез

И празднества кленовых звонов,

Дай понимания всерьез

Твоих серьезнейших законов.

 

На проливном твоем свету

Все мелочное искупаю,

Под золото твое иду,

Под небеса твои ступаю.

 

Туда, где праведный уют

Стекает на землю волнами,

Где тихо ангелы поют

О том, что позабыто нами.

 

 *   *   *

Всё позади: пересуды и споры,

Гомон и смех на июльском тепле…

Ранняя осень. Сырые заборы.

Тихие листья на тихой земле.

 

В дальней аллейке знакомого сада

Вдруг захлестнет умиленье до слез.

Ранняя осень. Пора листопада.

Свет, исходящий от желтых берез.

 

Так удивительно всё изменилось.

Жизнь заполняет прозрачный покой.

Ранняя осень. Последняя милость.

Дерево мокрое грею щекой.

 

*   *   *

Захлестывала высь,

Затягивали дали,

Достаточно за жизнь

Попели-поплясали.

 

Что прошлое судить,

С него и взятки гладки,

Но как сегодня быть,

Коль дни совсем не сладки.

 

Соленые деньки

В кружок печально сжались,

Отсеялись дружки,

Подружки разбежались.

 

Пришла пора потерь –

Уныние да слякоть.

Найдется ли теперь

На чьей груди поплакать?..

 

     *   *   *

Воплощая свет Отца и Сына,

Духа вознесенного приход,

Девочка по имени Христина

В храме удивительном живет.

Видно, в честь Христа ее назвали,

Именем Господним нарекли,

Ведая о будущем едва ли

В той безбожно-проклятой дали.

Девочка по имени Христина,

Тоненький молитвенный цветок,

Все в ней удивительно едино,

Явленное в богоданный срок.

Возле храма с песиком играет

И такою речью говорит,

Словно с неба буковки сбирает,

В каждом слове по свече горит.

Дитятко, возросшее под Богом,

Под молитвой, под святой звездой,

За каким означенным порогом,

Для кого назначен образ твой?

С крестиком на шее лебединой

В черный день и безотрадный год

Девочка по имени Христина

Выйдет в мир и этот мир спасет!

 

    *   *  *

А женщина, хранящая тебя,

Лишь с виду ничего не принимает,

Все, что возможно только, претерпя,

Тебя ночами к сердцу прижимает.

 

Она – всечасный твой громоотвод,

Твой врач в минуту горького веселья,

Не сломленная глыбою забот

Меж кухней и тревожною постелью.

 

Ты ею жив и только ею жил,

Того по слепоте не понимая,

Что держит, держит из последних сил,

Земле и небесам не отдавая.

 

   *   *   *

Все просто, как январский снег,

Все просто, как сентябрьский дождик,

Чего ж ты бьешься, человек,

В пределах дьявольских и божьих?

 

А нужны-то без куража

Всего лишь два доступных блага:

Для жизни – чистая душа,

Для смерти – чистая рубаха.

 

  *   *   *

Просят люди на хлеб, раньше было – просили на водку,

Это можно понять, а теперь невозможно уже.

На какую пришли мы сегодня жестокую сходку,

На каком перевале стоим, на каком рубеже?!

 

От горячих ветров пересохла великая почва,

А тяжелая пыль залепила людские глаза,

Что прозрение даст, может, будет небесная почта,

Через век, через год, через три иль четыре часа?..

 

Вроде все, как и прежде: поля, перелески, дороги...

Даже храмы восходят из прошлого небытия.

Только слишком зловещи пришедшего мира уроки,

И ему не нужны ни любовь и ни святость моя.

 

Как понять и смириться, и Бога просить о грядущем,

Если путь обозначен в иную, безбожную, даль,

Где наполнено все ненасытным, телесным, жующим,

Продающим себя и плюющим на Божий Алтарь.

 

Я стремился открыть, я пытался понять и желаю,

Не бегу от работы, заботы и добрых людей,

Но все больше кругом гоготанья, шипения, лая,

И все чаще встречаю у дома незваных гостей.

 

Нищета – не порок, но кому заповедано это?

Тем, кто верою жив, чистотою, служеньем сквозным, –

Благородному пастырю, лекарю или поэту,

Самым светлым друзьям и наставникам самым родным.

 

Да грядут небеса, обретет благоденство страдалец,

Ну а землю живую неужто отдать сатане?

Кто мне высветит правду, какой бедолага-скиталец?

Я купил бы ее по любой, даже страшной, цене.

 

И гляжу я в окрестность глазами сирот и бездомных,

И молюсь, но молитва для дикого сброда пуста,

И опору ищу в удивительных высях бездонных,

И плевки вытираю с рассветного лика Христа.

 

   *   *   *

Очень грустные мысли приходят сегодня ко мне,

Точно серые тучи осеннего низкого неба,

По какой-то вине, как проклятье моей стороне,

Нынче выпало нечто, подобием летнего снега.

 

Нам доверили волю, да мы не смогли удержать

Вскачь летящее слово и желчную суть властолюбья.

Ох как трудно дышать, а тем более что-то решать

В толчее многолюдья, что стало страшнее безлюдья.

 

Перекованы цепи на прутья, что стонут в руках.

Раньше просто вязали, а нынче мозги вышибают,

И качаются тысячи душ на незримых суках,

И до самой земли дерева молодые сгибают.

 

Я хотел бы пожить, подышать, побродить по траве,

Выпить рюмку с друзьями по случаю доброй поруки,

Только серые тучи кружатся в моей голове,

И заместо божественных слышу бесовские звуки.

 

Где ты, скрипка моя? Паганини, приятель, сыграй,

Как случалось когда-то в иные далекие годы;

Здесь тебе набросают на водку, простите, на чай,

Наш народ по себе не корыстолюбив от природы.

 

Ладно, хватит, довольно впустую тоску ворошить,

Выйду в люди, туда, где своими всех вольных считают,

Где у двери пивнушки заплеванной "пить иль не пить",

Все на свете забыв, обезумевший Гамлет гадает.

 

 МОЙ КЛОУН

 

Среди кривых зеркал

И долгих непризнаний,

Мой клоун, ты устал

От вечных кувырканий.

От скуки – ворошить

Презрительную нечисть,

От боли – мир смешить,

Когда смеяться нечем.

А пестрая толпа

Понять того не может,

Что ты – моя судьба,

Моя душа, быть может,

Что это я тебя

Рождал, учил, лелеял,

Что это я, любя,

В тебя, как в чудо, верил.

Лети через года

Людских улыбок ради,

И, слышишь, никогда

Не думай о расплате.

Мой милый озорник,

Ты мне за все отплатишь,

Коль в мой последний миг

Тихонечко заплачешь.

 

АВГУСТОВСКАЯ МЕЛОДИЯ

 

Протяни ледяную ладонь,

Протяни в ожиданьи ответа,

Я тебя поведу сквозь огонь

Проливного прощального лета.

 

Кто мы – близкие, дальние ли?

Кто мы – чуждые или родные?

Теплый дух предосенней земли

Нагоняет желанья шальные.

 

В этом нет, очевидно, вины,

Мы чисты перед раем и адом,

Но пройти сквозь огонь мы должны

И пройти обязательно рядом.

 

Согреваются пальцы твои,

К моему прирастают запястью,

Не таи ничего, не таи

Перед этой возвышенной властью.

 

Мы ушли от жестоких погонь,

Наши спины тревога не студит,

Но дорога ведет сквозь огонь,

И пути обходного не будет.

 

 *   *   *

Неумолимо близится

Печальная пора,

И жизнь уже не высится,

Как некогда, с утра.

Дорожка многолетняя

Промерена до дна,

Жаль, стопочка последняя

На сорок дней одна.

    *   *   *

На Казанскую выпадет чистый снежок,

Это, видимо, знак неплохой,

Не пора ли еще сделать к Богу шажок

Осторожно, а после – другой.

 

Выхожу из январских столетий моих,

Из моих тупиковых эпох...

Удивителен мир, упоительно тих,

Каждый выдох означен и вдох.

 

Это утро – цветное, как свадебный зал,

Где возникло уже торжество.

Нет, не там я, наверное, Бога искал,

Оттого и не видел его.

 

Я сегодня себя приоткрыл на миру,

Словно встал перед новой чертой,

Богомолки-старушки прошли поутру

И оставили след золотой.

 

И затеплился воздух вдоль тропки моей,

И по-детски, почти не дыша,

Под высокие своды родимых церквей

Умиленно восходит душа.