*   *   *

                                Наде

Постигнув многое сполна

И вдоволь покружив по свету,

Я твердо понял, что нужна

Жена усталому поэту.

В твоих деяньях неземных,

В твоем прилипчивом народе,

Среди случайных, проходных,  -

Единственная в неком роде.

Нужна, чтоб тихое тепло

Тебе дарить в холодном мире,

Чтобы всему и всем назло

Порядок наводить в квартире.

Да и в тебе за годом год:

В углу твою сыскать бумажку,

Заметить, что наоборот

Намерился надеть рубашку.

Нужна, когда ты трезв и пьян –

На сборище полуслучайном,

Чтоб вырвать из руки стакан,

Который может быть прощальным.

 *   *   *

Эти толпы у пьяных прилавков

Почему, почему, почему?..

Сам помятый в бессмысленных давках.

Все равно ничего не пойму.

 

О, родные опухшие рожи,

Перегарный шибающий чад...

И на что вы сегодня похожи», –

Все святые вослед нам кричат.

 

Карты в руки убийцам и судьям –

Распинать человеческий род.

За умом никого. За безумьем

Отчего же так рвется народ?..

 

 *   *   *

Литература вперемешку с водкой

В земельку многих унесла до срока,

Большой талант не подогреешь «соткой»,

Уж пить, так пить, без меры и зарока.

 

Их по стране родной носили ветры,

Крутили до бессилия – хмельные,

Им выпали такие километры,

Что не представят прочие иные.

 

Их вещие не задержали знаки, –

Не видели ни края, ни порога,

Хранят себя убогие писаки,

Ну, а талант надеется на Бога.

 

С чего все это, с радости иль горя,

От жажды неизмеренной свободы –

Не разъяснят ни Коля и ни Боря,

Испившие сполна в былые годы.

 

Они себе спасенья не просили,

Наверное, как многие другие…

Молчат кресты на кладбищах России,

Где полегли собратья дорогие.

 

А Бог суров, но все же судит здраво,

И с откровенным вздохом сожаленья

Дает страдальцам роковое право

Все высказать до крайнего мгновенья.

11 декабря 2006

 

  *   *   *

Все меньше удивления

По случаю любому,

Все больше притупления

Да тяги к «Гастроному».

 

Все меньше окрыленности,

Той, ангельски прозрачной,

Все больше обделенности

От жизни неудачной.

 

Все меньше наши близкие

Похожи на родимых,

Все больше наши истины

В числе непроходимых.

 

Все меньше дарят бражники

Счастливые картинки,

Все больше наши праздники

Похожи на поминки.

 

 ДИКОРОСС

                              Сергею Кузнечихину

Приедет мой собрат лохматый,

Приподнятый, хотя помятый,

Заросший дикой бородой;

Он ввалится в мою квартиру,

Вобравший драму и сатиру

И дух поэзии крутой.

 

Ее тяжелый выхлоп смрадный,

Но чем-то все-таки отрадный,

Наверное, как жизнь сама,

Как наша яростная память,

Что не одну сглотнула заметь

И всё же не свела с ума.

 

Всему свое, конечно, время, –

Похмельное согнуло бремя

Иных, а некоторых – нет.

Нам не дано судить и в позу

Вставать, мол, некто принял дозу,

А мы тверезы, как букет.

 

Всё просто в мире и непросто,

Не надо пыжиться бесхвосто,

Хвост и за нами в десять верст;

Свою цистерну опростали,

Добро, что сволочью не стали –

Вот в чем поставленный вопрос.

 

Длинны земные перегоны,

Для каждого свои законы,

Тому – портвейн, тому – кефир;

В одном близки мы бесконечно,

В том, что и вечное не вечно

И протирается до дыр.

 

Но только Слово золотое

Для нас – воистину святое,

И перед именем его

Мы будем падать на колени

Всегда и в соловьиной звени

Ловить живое торжество.

 

Мой брат, искания поэта –

Переплетенье тьмы и света,

И сам он тоже – тьма и свет.

Я верю, что-то нам зачтется

И строчка хоть одна прочтется –

На эту жизнь скупой ответ.

 

 *   *   *

В стране с душой глухонемой,

Пропахшей водкой да тюрьмой,

Что можно человеку ждать,

Когда просвета не видать,

А только вопли да тоска,

Да гроба общего доска.

 

В стране с душой полуслепой

Одно спасение – запой,

Одно веселие – разгул,

Который нас раздел-разул

И выпотрошил до нутра,

Всех, кто дышал еще вчера.

 

В стране, что вовсе без души,

Все средства жизни хороши –

Воруй, бесчинствуй, присягай

Тому, кто предлагает рай

За совесть и любовь твою, –

Так хочется побыть в раю.

 

В стране, которой просто нет

Лишь перед Богом я ответ

Готов держать, но вот смогу ль.

же октябрь, а не июль,

Уходит жизнь моя туда,

Где взвесят здешние года.

 

И что я на суде скажу,

Какую правду покажу:

Что прожил я в стране глухой.

Полуслепой, с душой сухой, –

В стране, которой больше нет,

За что же мне держать ответ?

31 октября 2003

 

 *   *   *

Я встретил Нинку около пивнушки,

Пятнадцать лет я не видал подружки

Моей веселой, заводной поры.

Она сказала; «Пропусти, Сережа».

Я оглянулся: боже, что за рожа, –

Такие замутненные шары.

С мучительным трудом опознавая

Да кто же это все-таки такая,

И, наконец, решился опознать

Девчонку из недальнего поселка.

От имени осталась лишь наколка,

От жизни что? – Пожалуй, не понять.

Мы пили пиво со столичным другом,

А Нинка со своим общалась кругом,

И я глядел украдкой на нее.

Непостижимы вы, пути земные,

Что стало с нею? За грехи какие

Сошлось на этой точке бытие?

Сквозь гам и кружек дробное бренчанье

Я Нинке улыбнулся на прощанье,

Пытаясь взглядом обогреть ее,

За годы, что теперь приходят снами,

За все, что приключилось в мире с нами,

За имя незабытое мое.

 

ВОСПОМИНАНИЕ О ДЕВЯНОСТЫХ

Очнусь на рассвете в безвольном тумане,

Нашарю остаток бумажек в кармане

И в город, едва различимый, ввалюсь...

У первой же точки пивком похмелюсь

И к точке второй подойду с вожделеньем,

Как вор за привычным уже преступленьем.

И все просветлеет внутри и вокруг,

И в каждом прохожем покажется друг.

Да только надолго ли пиршества станет,

На часик-другой оживленье проглянет,

А после опять пустота,

                               и опять

Жизнь грешная страшно покатится вспять…

Я нынче ушел от запойных рассветов,

Безумье зеленого зелья изведав,

Сползание жалкое наземь с креста,

В котором мерещилась мне высота.

Последнюю выглотав темную влагу,

Осмысленно дал отрезвленью присягу,

Прощальный стакан закатив под кадык,

Я медленно к принятой роли привык.

Но снится так часто, и видится даже,

Былое в своем роковом антураже,

Как этот идущий за гробом народ –

Толпою за водкой в расхристанный год.

9 июня 2006

 

  *   *   *

Мы пьем на задворках страны, –

Призывно звенят стаканы

Трезвоном почти умиленным, –

И что-то взахлеб говорим,

И благополучия грим

Противен сердцам вожделенным.

 

Не главное водка, она,

Пожалуй, не слишком важна,

Поскольку мы пьем, не пьянея,

Значение в том, что сейчас

Мы все удивительно, враз,

Открылись друг другу полнее.

 

Задворки родимой страны

Порой для того и нужны,

Чтоб не задушила гордыня,

И нечего больше таить,

И глупо душою кривить,

Четвертый стакан половиня.

 

А мимо идущий народ,

Наверно, таких же пород,

В них те же безверье и вера,

Поскольку задворки страны

Для каждого – доля вины

И горечи полная мера.

 

 *   *   *

И все-таки уехал я

Из тех краев, где все иначе,

Где дружная гудит «семья»,

Трясется в хохоте и плаче.

Звенят, граненые, звенят

Хрустальные, звенят иные,

И влагою своей роднят

Скопленья эти продувные.

Там дух другой, другая речь,

Другие присказки да краски,

И нелегко за полночь лечь,

Так, чтобы сладко, без опаски,

Что не сумеешь поутру

Проснуться, а точней, очнуться,

И оживленье дать нутру,

А если проще – опахнуться.

Уехал я, но, может быть,

Еще вернусь туда однажды,

Чтоб этот скучноватый быт

Согреть огнем великой жажды.

И встретит радостно меня

Для праздничного разговора

Моя заклятая родня –

Мужик с пивком возле забора.

14 марта 2001

 

 *   *   *

Что же делать, брат-стакан,

Если зелье стало ядом,

Если ты не просто пьян,

А, как дьявол, дышишь адом.

Были светлые деньки,

Те, когда кутили смачно,

Только нынче далеки

Оные, а в новых мрачно.

И не выпивка уже,

А скорее – поле брани,

Сколько пало в кураже,

Полегло на этой грани.

Все до срока. Погулял.

Тянет разум к новой пище...

Я немногим изменял,

Ты прости меня, дружище.

17 марта 2002

 

ПРОЩАНИЕ С БОГЕМОЙ

                        I

Отгремели сегодня былые бои,

Даже малые стычки до странности редки,

Опускают стаканы собратья мои,

Как мечи опускали усталые предки.

Пусть не сразу ныряют в завязку, но все ж

Потихоньку и поодиночке уходят,

Эти – сами на трезвость идут, как под нож,

А других – роковые причины приводят.

Не поможет уже никакой алкоголь,

Потому как развязка ло сути смертельна,

Если рядом с тобою вседневная боль,

Если жизнь эта стала пуста и бесцельна.

Только рано, как видно, еще на убой,

И не все беспросветно, трагично, повально.

С кем же бились мы, с кем? Неужели с собой,

А враги хохотали в сторонке нахально.

Ну а мы говорили, что в том не порок,

Уходя в отрешение боле и боле,

И копали могилки для тех, кто полег

На захваченном бешеным ворогом июле.

 

                        II

Уже невыносимо жить в предвестье

Знакомой жути – острой и тупой,

Добро, еще не с грешной жизнью вместе

Последний раз окончился запой.

Невольно возникает отторженье, –

Поскольку память прошлого свежа, –

Когда свое былое отраженье

Увидишь в мутном взгляде алкаша.

Стоит полубезумный при дороге,

Как Бога, в этот миг меня моля,

Я знаю, чем закончится в итоге,

Хоть просит он всего-то два рубля,

Я заплатил свою за это цену,

Я помню, ясно вижу до сих пор

Вводивших иглы мне когда-то в вену

Всех грустных и тревожных медсестер,

Способных возвратить остатки веры…

Немало довелось изведать нам,

Но самые пронзительные ветры

В моем стакане выли по утрам.

 

                        III

Полсотни пять – всего два по ноль пять,

Две поллитровки только, да, однако,

Все это и года... И если вспять

Их прокрутить – узреешь столько мрака.

Но и восторга солнечных ночей

Среди собратьев и подруг веселых,

Стихов и песен, яростных речей

И разных прочих веяний весомых.

Прекрасные и горькие часы,

Вы были и останетесь со мною,

И ляжете когда-то на весы,

Став обретеньем или же виною.

Ну, а теперь, пожалуй, навсегда,

На склоне лет склоняемся к покою,

Прощай, богема, ты была тогда

И матерью, и волей, и тоскою.

Как это нынче ты ни озаглавь,

Но в потолки взлетали наши пробки!..

Прощай, стакан... И все-таки оставь

Для нас хотя бы крохотные стопки,

1 февраля 2007