Жизнь такого неординарного человека, как Нина Алексеевна Яковлева, достойна не одной книги. Она и сама могла бы написать о своей судьбе наиболее полно и ярко. Но, впрочем, здесь неуместно сожаление, поскольку Нина Алексеевна отдала себя тому, что считала главным — творчеству. Она не столько стремилась рассказать как надо жить в искусстве, понимая, что это малопродуктивно, а своим примером показывала, каким должен быть настоящий творческий человек. Это — трудный путь, но большие и малые победы с лихвой окупали все сложности личной и общественной жизни человека, пережившего несколько эпох.

     Откуда произросло все, что потом стало явлением культуры не одного Рыбинска, а нескольких городов Советского Союза и России и объединило усилия и талант сотен людей, прошедших через творческую жизненную мастерскую Н. А. Яковлевой? Сказать об этом однозначно невозможно, но понятно то, что Нина Алексеевна была всесторонне одаренным человеком, которым только и могут удаваться такие прорывы в любых исканиях. Она обладала большим талантом в постижении профессии, умением понять и раскрыть самых разных людей, способностью сплотить вокруг себя лучших, став для них непререкаемым авторитетом.

     Легче познать человека, если он жил в одну эпоху, и эта эпоха его формировала. Но Нина Алексеевна пережила и дореволюционное время, и трагические годы революции и гражданской войны, и длительный период советской власти, и тяжелейший перелом 1990—2000-х годов. И всегда она находилась на своем месте, а это место было искусством. Глубокое знание мировой культуры, выдающихся литературных источников помогло ей понять суть творчества. А нравственные устои, наверно, от природы, от хороших учителей, от тех испытаний, которые выпали на ее долю.

     Удивительное стремление жить, а не присутствовать в жизни, вело ее светлой дорогой. Уход Нины Алексеевны Яковлевой буквально осиротил многих. Заменить ее оказалось некем. Это особенно ощутимо во время, когда покидают нас последние из выдающихся.  Их всегда в Рыбинске можно было пересчитать по пальцам, а теперь и вовсе почти не осталось. Глядя на нынешнюю ущербную культуру, ее нищету и бесцветность, понимаешь, что дальше будет еще хуже. Рушится главное — нравственность, без которой нет настоящего искусства. И это крушение видела на исходе своей жизни Нина Алексеевна Яковлева. Да и театральную гостиную, созданную ею в «Авиаторе», в итоге выселили из Дворца. «Дни города», у истока которых она стояла, превратились в повальное излияние всего, что осталось от местной культуры, без внятного и серьезного сценария.

     Это не к слову сказано. Человек, о котором я пишу, жил в другом мире, измерении, с пониманием важности духовного воспитания. Таким был взгляд Нины Алексеевны Яковлевой самой на происходящее вокруг. Неравнодушный взгляд. Иначе она смотреть не умела, и в свои девяносто казалась для окружающих ее людей почти ровесницей, по крайней мере, по ощущению жизни во всей полноте. С каждым, кто приходил в театральную гостиную, Нина Алексеевна говорила именно о том, что было у них общего: о театре, литературе, музыке, политике, бытовых проблемах.

     Лично у меня, не часто находившего времени посетить гостиную, были с нею длительные телефонные разговоры. Они всегда начинались одной фразой: «Приходите, будет интересно». И я знал, что это правда, Нина Алексеевна найдет сюжет для очередного «спектакля» и даст возможность отдохнуть душой в хорошей обстановке дружеской беседы. Здесь можно было встретиться с новыми людьми или открыть старых знакомых с той стороны, с которой ты их не знал.

     Познакомились мы, конечно, не случайно. Сходятся люди по причине их необходимости друг другу. Так и я, издавший несколько сборников стихов, потребовался режиссеру только зарождающегося явления, праздника города, для того, чтобы написать стихотворную часть сценария. Признаюсь, имя Яковлевой я услышал впервые, поэтому воспринял предложение настороженно. Попытался отказаться, да знать бы тогда с кем имею дело, лучше бы согласился сразу. Но сомнения подарили мне несколько дополнительных разговоров с этой строгой и, в то же время, доброжелательной женщиной. Задание выполнил, как узнал через много лет, вполне успешно. Но про Нину Алексеевну я забыл за своими житейскими и литературными делами.

     И вот новая встреча. Приветливый голос в трубке. Представляется — Нина Алексеевна Яковлева. Сразу приходят воспоминания, а она начинает разговор издалека, с расспросов о жизни, творчестве, настроении. Думаю опять, наверно, какая-то дополнительная нагрузка, которых и без того хватает. Поэтому в разговоре сдержан, жалуюсь на предельную замотанность. «Вот и хорошо, — говорит Нина Алексеевна, — приглашаю вас отдохнуть в нашу театральную гостиную». Предложение, надо сказать, неожиданное и не совсем понятное, поскольку к театралам я себя не отношу. Опять пытаюсь отвертеться, но Нина Алексеевна проводит тщательную обработку, все больше заинтересовывая меня и склоняя к посещению гостиной. И я соглашаюсь.

     Потом я не раз вспоминал это первое приглашение и был рад, что не уклонился от встречи. Вдруг среди пустоты возникло маленькое чудо, созданное руками талантливого режиссера. Здесь и актеры, и музыканты, и учителя, и инженеры, и художники, и литераторы, и краеведы — всем находится место в теплой атмосфере театральных сценок, музыки, поэзии, разговоров о высоком, и о самом будничном. Кажется, все встречи похожи, но нет — в любой есть изюминка: новый человек со своей темой или театральное открытие, неизвестная миниатюра из классика, сыгранная не профессионалами, но практически на профессиональном уровне. И мне нашлось место с разговором о поэзии.

     В конце встреч — небольшое застолье, еще больше сближающее гостей, и музыка, песни под гитару. А сама Нина Алексеевна как бы незаметна здесь, одна из многих, но сценарий уже работает, все продумано. Много разговоров о творчестве, различных событиях, разных людях. Конечно, гостиная была больше отдыхом, но и местом для размышлений тоже. Я с удовольствием наблюдал за Ниной Алексеевной, другими товарищами по общению. Все они, расслабляясь, и раскрывались легко. Каждый дарил частицу своего мира, а беседы продолжались на следующей встрече.

     Наши отношения с Ниной Алексеевной я мог бы назвать дружескими, поскольку присутствовали в них то доверие, та откровенность, которые бывают с редкими людьми. Иногда Нина Алексеевна спрашивала, стоит ли приглашать того или иного человека в круг гостиной. Думаю, что советовалась она не только со мной, поскольку иногда новичок мог испортить хороший коллектив. Думаю, что я был несколько легкомыслен в плане того, что многое не договорил с этой удивительной женщиной, боясь ее утомить, учитывая весьма почтенный возраст Нины Алексеевны и не понимая, что она живет этим общением…

     Наши встречи почти совсем прекратились, когда театральная гостиная переселилась из «Авиатора» в маленькую квартиру Нины Алексеевны. Я так не разу и не побывал на  общих вечерах, но навестил Нину Алексеевну летом последнего года ее жизни. Она накормила меня своими «фирменными» блюдами. Потом мы сидели за письменным столом, и Нина Алексеевна задавала мне вопросы. Примерно за год до этого я издал своеобразную книгу под названием «Богема». Вошли в нее стихи о времени литературной молодости, веселых застолий, некоторых трагических моментах жизни писателя. Нине Алексеевне эта книга почему-то пришлась по душе и она настоятельно предлагала всем ее приобрести. А я собирался выпустить второе, дополненное, издание «Богемы». Но сомневался, нужно ли это делать сейчас, есть более значительные для меня стихи. А она все время спрашивала когда же выйдет второе издание? Во время нашего последнего разговора по телефону я сказал, что книга пока не складывается, и я решил издать другую. Нина Алексеевна, как мне показалось, огорчилась этому. А вскоре ее не стало. Умерла она как-то неожиданно, поскольку внушала мне ощущение, что здоровье ее еще вполне приличное и, кроме старости, серьезных болезней у нее нет.

     Я думаю, что ускорило ее уход закрытие театральной гостиной в «Авиаторе», которая была последним творческим проектом, продлевавшим жизнь режиссера. А значение книги «Богема» для Нины Алексеевны я, кажется, все-таки понял, когда уже после ее смерти увидел снимок, на котором Яковлева с мужем — молодая, красивая. Сразу пришла мысль, что она в этом возрасте пережила то же, о чем я писал  в стихах «Богемы»: Москва, общение с талантливыми людьми, замечательные планы на будущее, далеко не во всем воплотившиеся. А при ее жизни успел посвятить Нине  Алексеевне  стихотворение,  и  даже  опубликовал  его   в  очередном сборнике. Чем я мог еще порадовать хорошего человека?

     С каждым годом все острей чувствую, что такого человека больше в своей жизни не встречу, и память о Нине Алексеевне помогает в работе. Ведь она и в преклонные годы хранила в себе молодую энергию и творческую целеустремленность, отдавая себя до последних дней людям. И печалит понимание, что больше не услышу в телефонной трубке ее голос. О многом мы не договорили... Но разговор не окончен, он продолжается в моих мыслях, стихах, воспоминаниях.