* * *
Не нужен проводник отсюда и туда, –
Ты в двух родных мирах живешь попеременно;
Подземная вода, надземная звезда
С тобою и в тебе пребудут неизменно.
А строки, строки – в них все непонятно так:
Мгновенная игра, причуды настроений,
Не различишь уже почти, где свет, где мрак;
С рассвета – жалкий раб, а полночью ты – гений.
Не нужен проводник, ты сам себе Харон,
Сам плату отдаешь и весла подымаешь,
Ты слышишь этот звон из будущих времен,
Ты сам себе звонарь, хоть многого не знаешь.
Ты создан сам собой, – ступая сквозь года,
Все воплотил в себе, от рая и до ада.
Не нужен проводник отсюда и туда,
Оттуда и сюда проводников не надо.
* * *
Не бери на себя грешной тяжести псевдовеличья,
Сбрось корону и кепочку молча на лоб натяни,
А иначе однажды походка проявится бычья
И в повадках оттиснутся только инстинкты одни.
Для того ли явился под звоны дождей да капелей,
Под свирели синиц и звонки трясогузок лихих,
Неужели среди всех земных и заоблачных целей
Лишь надутая сытость осталась в стремленьях твоих?..
Перед каждым и в каждом бесценные кроются клады,
Да не все их спокойно и чутко в себе обрели,
Выше жизни самой быть не может при жизни награды,
Что, наверное, поняли все монументы земли.
* * *
Это я на осеннем звенящем просторе стою,
Это я говорю, точно длинную песню пою,
Но слова мои только немногим, наверно, слышны
И нужны ли кому-то? Быть может, лишь мне и нужны.
Это ты на весеннем, игривом стоишь ветерке,
Самый первый цветок у тебя распустился в руке,
Только некому высказать все, чем ты нынче жива,
И твои непонятны бегущим прохожим слова.
Так вот будем стоять: я – с беззвучною песней своей,
Ты – с цветком, – ожидая весь век пониманья людей
И стремления выслушать, остановиться, обнять
Иль хотя бы глазами на миг наши взгляды принять.
* * *
К тихому саду пустая дорога
Снова привычно меня привела,
Осень еще обещает немного
Милого сердцу земного тепла.
Но в глубине, за кустами сирени,
Всё ощутимее летний исход
И нависают крылатые тени
И заслоняют собой небосвод.
Осень! Великое царство прощанья
В робкой надежде на будущий срок,
Воспоминания – как завещанья
Всем и всего, что еще уберег.
Вспомнишь... И станет немного светлее,
И в одиночестве чутком своем
Долго стоишь в затаенной аллее,
Там, где когда-то бродили вдвоем.
ОСЕННЯЯ МУЗЫКА
Галине
Грешневиковой
Снова сутки прошли, жизнь грядущая стала короче,
Ну какие на полудремоте продолжишь дела?
Только музыка вдруг осветила меня среди ночи,
По какой-то причине забыться во тьме не дала.
Может, осень качнула, как лодку, промокшую землю,
С фонарями да глыбами серых угластых домов,
И уже не до сна, и звучанию Вышнему внемлю –
Откровенью для душ и смягченью для строгих умов.
Есть у осени право ломать, словно ветки, привычки,
И в клочки разрывать облюбованный вами уют,
И людей зазывать, загонять по утрам в электрички,
И вершить самосуд, как единственно праведный суд.
Только музыка вечная всё разрешит непременно,
Безысходная странница, Божью обретшая власть.
Ты ее не спугни, без нее всё ничтожно и тленно,
К ней молитвенно можешь припасть и пред нею упасть.
От своей не избытой за долгие годы гордыни
И сокрытой, закрытой для близкого сердца любви...
Плачут скрипки в ночи, темноте, обступающей стыни,
Но за каждою нотой мне слышится ясно – живи!
* * *
Истории нашей страницы известные,
Наверно, придется не раз перемерить, –
Доколе еще в чудеса безвозмездные
Ты будешь, Россия наивная, верить?..
В твоих поговорочках – манна небесная,
А в сказках народных – кругом самобранки,
А после – дорога, тоска ли «железная»,
Несжатые полосы да полустанки.
Доколе?.. Уже не смешно созерцателю
И горько участнику трагикомедии;
Ну, сколько еще обращаться к Создателю
В текущем и каждом грядущем столетии?!
В том глупости больше иль все-таки дерзости,
Особинки или сплошной ненормальности?
Тревожно мне в этой родной лолудетскости,
Но страшно в другой оказаться реальности.
* * *
Стекает осень листьями поблёклыми,
Дождями да печалью – в никуда,
Смотрю, как за автобусными стеклами
Прохожие снуют сюда-туда...
У осени значенье двуединое:
Год на исходе или жизнь твоя...
Вот-вот перо закружит лебединое –
Иль просто снег – хранитель забытья.
Бесцветный день на впечатленья голоден,
Деревья голы, и пусты поля,
Кому-то воздух этот нынче холоден,
Кому-то холодна уже земля.
*
* *
Когда настанет час прощальный, когда подступит миг последний,
Когда усталое дыханье полузастынет на губах,
Ты смерть прими как завещанье, как неизбежное наследье,
С пришедшей вечностью венчанье и отгони ознобный страх.
Подумаешь, какое дело: такое происходит с каждым,
И выстывающее тело – случайностью не назовешь.
Да, это будет, все мы знаем, но перед пламенем закатным
Заведома и объяснима тебя пронзающая дрожь –
Перед чертою, где земное придется навсегда оставить;
И - что бы там ни говорили – нет ощущения больней,
А будущее неизвестно, здесь, право, незачем лукавить,
Да, может, лучше и не ведать историю загробных дней.
Так мудро явлено природой, то Богом выверено точно,
Чтоб ты зазря не суетился и не наделал чепухи
И дожил этот час достойно, задумчиво и непорочно,
Грехов случайных не прибавил, другим сумел простить грехи.
Добро бы это летом было, точнее, в августе обильном,
Чтоб яблоками пахло в доме и увядающей листвой,
И скорбь перебивали мысли о чем-то светлом и всесильном,
И воробьишка на балконе скакал веселый да живой.
И чтобы ощутил ты всё же отчетливо, а не туманно,
Что данный срок земной – всего лишь очередной природный срок,
Что есть она, душа, которой весь век служил ты неустанно,
Которой оставался верен и потому ее сберег.
* * *
Неужели мы снова сегодня уйдем из России, –
А вернуться непросто, поскольку пути размесили,
И мосты надломились, и слишком сердца утомились, –
Да неужто к тому благоверные наши стремились?
Нам плеснуло в лицо чуждой музыкой, чуждою речью,
Чуждой сутью, уже непохожею на человечью.
Мы не видим крестов, что губительный путь заступают,
И берез, что пред нами к земле свои ветви сгибают.
Неужели мы снова сегодня уйдем из России,
Точно так же когда-то другие себя уносили.
А Россия останется, нет ей конца во Вселенной,
Той же самой пребудет, возвышенной и сокровенной,
С теплым взглядом и русским красивым, осмысленным словом,
Самым нежным, но только для тех, кто уходит, – суровым.
За спиной остаются былины и песни родные,
И могилы отцов-матерей, и просторы цветные,
И великие книги, и пастырей славных молитвы,
И народные праздники, и легендарные битвы.
Вот уже и ветра, как над мертвыми, заголосили,
Неужели мы снова сегодня уйдем из России?..
* * *
В сентябрьском огне промелькнула у всех на виду
Последняя бабочка, может быть, в этом году.
Среди отцветающих и остывающих дней
Ее ты увидел и грустно застыл перед ней.
Вдруг завтра негаданный холод внезапно придет –
И легкие крылышки вмерзнут в мерцающий лед.
Но, может, не это подспудно пронзило тебя, –
Ты замер, о большем тревожною мыслью скорбя.
Что, если не только ее унесет снеговей
И это – последняя бабочка в жизни твоей?..
* * *
Жизнь моя нелегка и упряма
В том, что быть не желает иной,
Но сегодня мне вспомнилась мама,
И повеяло давней виной.
Мама, мама – на тихом крылечке,
На душистой заволжской траве,
На беленой протопленной печке,
В чистой зелени да синеве.
На тропинках вихрастого детства,
Что счастливым бывает всегда...
Я гляжу, не могу наглядеться,
В те года сквозь иные года.
Мама, мама – в пыли у мосточка,
Мне с отчаяньем смотрит вослед,
В уголке кружевного платочка
Затаив материнский завет.
...Я вернулся, да новые сроки
Той же сухостью были полны.
Слишком поздно больные уроки
Постигаем и вещие сны.
Мама, мама... Как грустно сегодня
Приходить на могилку твою;
Приминая снежок новогодний,
Думать: «Где ты и как в том краю?»
Что сказать мне теперь, чтоб далече
Полегчало родимой душе:
О вине, о любви и о встрече,
Что все ближе и ближе уже?..
* * *
Дни тяжелой полнятся усталостью,
Как водою серою канавы...
Осень жизни называют старостью,
И в сравненье, очевидно, правы.
Времечко весьма крутого норова
Нынче добирается до сердца, –
Наступает холод, от которого,
Видимо, уже нельзя согреться.
* * *
Красные листья да травы белесые осени,
Холода скорого ждут напряженные озими,
Тихого снега душа ожидает усталая,
И от былого осталась лишь капелька малая.
Что же ты все не желаешь поверить пришедшему –
Ветру тяжелому, саду пустому, отцветшему?
Что же ты ищешь, часами бродя вдоль обочины,
Если все сроки и строки печально просрочены?..
*
* *
Наталии Матюхиной
Снег в монастыре Борисоглебском,
Тихим светом, серебристым плеском
Родина торжественно полна;
Мы стоим под этим белым снегом,
Черным обездоленные веком,
Слава Богу, прожитым сполна.
Ну а что последует за оным
Времени отрезком заметенным,
Откровеньем явленным для нас, –
Точно то же или же другое –
Чуткое, святое, дорогое,
Золотое, что иконостас?
Ничего не загадать, не пробуй, –
Одаренный милостью особой,
Выпавшей неведомо за что,
Просто так дыши, смотри на небо,
Не считай, что выглядишь нелепо,
Гражданин в заснеженном пальто.
Может, в этом и явилось чудо:
Всё, что было пошло, дико, худо,
Отступило, скрылось в пелене;
Дал Господь сегодня просветленье,
Так прими его благоволенье
От мирских безумий в стороне.
Купола беленые и стены
В чистоте своей благословенны,
Будь же нынче равен им и ты.
Снег в монастыре Борисоглебском,
Ниточки, наполненные блеском,
Брошенные с Божьей высоты.
* * *
Как бы ты ни бодрился порой с одногодками теми,
Что еще не споткнулись, упав на траву и на лед,
Нас в последний поход собирает бесстрастное время,
Выкликает не строя и шлет одиноко вперед.
Тот ушел, а за ним и другой растворился в тумане,
Ну, а третий сумел на полгода отсрочить призыв,
Только мысли уже не придет о каком-то обмане,
Мы готовы, поскольку распахнута вечная зыбь.
Потому как отцы да и старшие братья пред нами
В этот путь отошли, – значит, место свободно для нас;
Оттого что страшнее всего поменяться местами
С молодыми, которым еще пополнять свой запас.
А дорога – туда, за высокие синие сосны,
За родные поля и холмы, и до самых небес.
И пускай расставанья не будут жестоки да слёзны,
Мы свой крест пронесли, и пора отправляться на Крест.
И в раздумьях об этом, с понятною грустью кивая,
Провожаем пока тех, кого призывают до нас;
Жизнь была непростой, но, уже ничего не скрывая,
Всё же кланяюсь ей в предзакатный, задумчивый час.