* * *
Георгию Бязыреву
Не интурист, не иностранчик, –
Мурло, похмельное с утра…
Провинциальный ресторанчик,
Графин почти на полведра.
Ну что же, то, наверно, кстати,
Коль меркою крутой стакан.
И время наше славно катит,
Ни я, ни друг – никто не пьян.
И всё понятно, даже слишком,
В негромкой этой пустоте
Шагнувшим к старости мальчишкам,
Обветренным на высоте.
Есть право петь и злая воля –
Больные песни запивать
И, в губы стиснутые воя,
Другим того не выдавать.
Захмелимся или захмелимся,
Всё выльем, выхлещем сейчас,
Без позы, жеста, без налимства,
Без глупости высоких фраз.
Упьемся тишиною скромной
У приоткрытого окна,
И к месту наш графин огромный
И два граненых стакана.
Коль жизнь по-прежнему под пробкой
И столько горечи в душе,
Как в том графине. Жалкой стопкой
Не вычерпать ее уже.
1990-е
* * *
Памяти Георгия Бязырева
Какая
к черту нам теперь гульба,
Когда
всё чаще сходки на могилах, –
Пытает
или милует судьба
Уходом
в бездну сострадальцев милых?
Состихотворцев,
что в иных годах,
На
сквозняках столичных и районных,
За
совесть жили, позабыв про страх,
Не
распуская воплей похоронных.
Соратники
мои, теперь уже
Не
обойтись без тягостных мгновений,
Сегодня
в холодеющей душе
Всё
меньше бесшабашных откровений.
И
наши роли отданы другим,
Да
мы и не играли, просто жили,
Взахлеб
дышали самым дорогим
И
слову, точно родине, служили.
Кто
пеплом разнесется высоко,
Кто
в глинозем провинциальный ляжет, –
Хоть
говорить об этом нелегко,
Но
кто иной о близких братьях скажет.
Остаться
бы не только на листе,
А
унести всех наших дней приметы
В
пылинке на мерцающем хвосте
Случайно
пролетающей кометы.