Посещение места дуэли было потрясающим:
величие, торжественность, красота и скорбь. После я написал небольшой цикл
стихов по этому поводу, опубликованный в московской книге «Исповедь». Кроме
Машука вокруг высились другие горы: Бештау, Змейка, Железная, Шелудивая. В моей
записной книжке сохранились цветы и листья с тех мест. Жаль, что память не сохранила
всех подробностей, разговоров, но цветы и листья остались. Цветы я сорвал как
раз возле места дуэли, какие они уже трудно сейчас разобрать – что-то наподобие
колокольчиков. Затем мы побывали в
пещере «Провал», за которую Остап Бендер в известной книге брал деньги с
туристов. Там небольшое озеро, голубое, таинственное, в пещере живут голуби и
летучие мыши. Подошел Рекемчук,
похвалил мои стихи, прочитанные на вчерашней встрече с читателями.
…Потом он подписал мне свою книжку. С
Александром Евсеевичем впоследствии мы тоже не встречались. Я с молодости не
любил примазываться к значительным фигурам для каких-то целей, а дружбы в силу
большой разницы лет быть не могло, хотя он готов был помочь мне при вступлении
в Союз. Так же случилось и с земляками: Сурковым, Ошаниным, Смирновым, которые
хотели посодействовать в чем-то, но я
был уверен в себе, и дополнительной поддержки не требовалось. Помогал
только Владимир Иванович Фирсов, да и то до поры до времени.
Внизу простиралась долина, по которой
текла целебная вода. Тянулся бульвар, где гуляла княжна Мэри, виднелся ее дом,
каштаны. Потом мы побывали в домике, где жил Лермонтов. Встретил нас там
директор по фамилии Селигей, замечательный знаток Лермонтова. Он после
экскурсии подарил нам свою замечательную книжицу, в которой я нашел много
любопытного, подробностей предсмертных дней Лермонтова. Местность возле дома была похожа на нашу, те
же клевер, трава…
Потрясающие впечатления остались от
Лермонтовского заповедника. Кстати, уже в 2000-х годах я узнал, что спас
лермонтовский домик наш земляк поэт, литературовед О. Попов, находившийся в то
время на службе у немцев. Он не позволил взорвать маленькое строение, не
выполнив приказ. Немцы его не наказали, а вот за службу на врага, уже после войны,
О. Попов получил 10 лет лагерей. Но выжил, занимался литературоведением, писал
неплохие стихи. Презентацию его посмертной книги мы проводили в ярославской
Лермонтовской библиотеке. Готовил книгу Николай Николаевич Пайков,
замечательный знаток литературы, доцент Педагогического университета, тоже
ушедший из жизни слишком рано, не дожив до пенсионного возраста, в 2010 году.
После Пятигорска мы поехали в Кисловодск –
город курортов, минеральных источников. Дорога виляла между гор Северного
Кавказа. И вот приехали во всесоюзную здравницу. Чистый, удивительный воздух,
поездка с экскурсоводом по памятным местам, замок коварства и любви – всё это
запомнилось. Вечером была встреча в кисловодском литобъединении. Слушали
графоманов, скучали, выступили сами. Потом поехали обратно в Пятигорск. Пили
пиво с Валеркой. Говорили о стихах Александра Карпенко – инвалида-афганца,
выплескивавшего в строки всю боль своего существования и весьма талантливо. В
дороге упала с полки шахматная доска Карпенко, прямо на голову Латынину. Он это
стойко перенес, был повод пошутить о крепости нашей армии. «Как надену
портупею, так тупею и тупею», – выдал сам наш майор… На остановке к Латынину
подбежали люди, приглашая его сняться в каком-то кино. Это оказалось весьма
интересно, но, увы, неисполнимо. Нам надо было ехать дальше, и остаться он не
мог даже ради киностудии им. Горького.
На следующий день мы выехали в Кировский
район и Ново-Павловск. Эта станица была небольшой, но уютной. Называли ее
«маленькой Венецией», из-за того, что протекали по ней орошающие арыки и
славилась обилием клубники, которой нас здесь щедро угощали… Встречали
московских литераторов с почетом, на самом высоком уровне. Выступали в
пионерском лагере перед детишками, что оказалось непросто, поскольку детских
стихов мы практически не писали. Но выкрутились, прочитав что-то о природе и
патриотическое для всех возрастов. Детишки тогда были удивительные – любопытные
и наивные.
Вечером состоялась встреча в
большом Дворце культуры. Прошла успешно. На следуюший день, 13 июня,
отправились в совхоз-миллионер им. Калинина, богатейшее хозяйство, где тоже нас
встретили, как родных. С утра шел дождичек, было прохладно. Мы разбились на
группы и поехали выступать. Я, Суздалев и Латынин оказались в каком-то
маленьком зале, заполненном до предела. Выступление прошло триумфально. Встал
пожилой человек из слушателей и с волнением сказал, что мы сегодня честно
заработали свой хлеб.
Такое приятно слышать. Люди желали нам новых стихов, сил,
способности держаться и не сдаваться унынию. Ставрополье пестрело
коммунистическими названиями: не случайно этот край дал Союзу столько партийных
руководителей, один из которых, М. Горбачев, впоследствии и стал разрушителем
страны. Но оттуда же родом был и Ю. Андропов.
Все наши выступления в совхозе прошли на высоком уровне, и когда мы
отмечали командировки, люди говорили, что это не оценить никакими деньгами.
Такое отношение было тогда к литературе. Многие плакали от стихов, что я видел
не часто, а впоследствии не видел вовсе.
В 2000-х годах слезы подступали уже по
другому поводу. В частности, когда открывались трагические судьбы литераторов.
В 2007-м году отмечали 100-летие Варлама Шаламова, вышел фильм по его
рассказам…Впрочем, так было всегда, но как-то этого не замечали. Я даже не
видел трагедии в жизни Николая Якушева, который знал Шаламова и ценил. Жил человек и жил,
печатался, иногда мучился чем-то, пил, ну и что. Понимание страдания творческой
души пришло позднее, когда я это испытал на себе.
А Шаламова предстояло, как писателя, еще
открыть, так же как открыл ранее Анну Баркову, тоже узницу сталинских лагерей,
потрясающую поэтессу, которую никогда не читали массово – ни в 20-м, ни в 21-м
веке. Страшное многие люди не очень
хотят видеть и слышать, понял это и по своим стихам, когда наборщики говорили,
что и так жить тошно, а почитаешь Хомутова – удавиться хочется. Правда, в
2000-х годах страдающие от нынешних неурядиц люди стали иначе смотреть на
правдивые строки. Книгу «Уходит эпоха» в типографии, где она печаталась, встретили
с интересом и просили подарить со словами, что и они думают так же, как автор,
только написать не могут.
Четырнадцатого июня вспоминали прошедший
день. Посидели вечером в ресторане. Потом
долго гуляли по станице, рвали черешню, пели песни. С утра самочувствие
было хорошее, бодрое, несмотря на то, что ночью долго играли в карты. Выехали в
Георгиевский район. Приняли нас там не очень гостеприимно. Номера в гостинице
дорогие – по 8 рублей. Побывали в музее арматурного завода. Георгиевск славен своей
литературной судьбой, здесь бывали все великие: Пушкин, Грибоедов, Толстой,
Одоевский, Давыдов, Раевский, Белинский и другие знаменитости. Побродили по
городу. Здесь чтили и Сергея Михалкова, который постоянно отдыхал в
Георгиевске, в музее находился стенд, посвященный ему. Стояла теплая погода, а
на душе было и светло, и тревожно. Когда еще такие праздники выпадут… Весь
последний день пребывания на Ставрополье провели на вокзале. Потом самолет нес
нас в Москву, куда так не хотелось возвращаться из сказки, выпавшей нам по
стечению обстоятельств. Прилетели в столицу ночью. Тогдашняя Москва в ночное
время была удивительно таинственной, тихой, не сулящей никаких недоразумений,
как в послеперестроечное время. Добрались до Валерки, где я и ночевал.
С утра пошли в институт, еще абсолютно не
врубаясь в столичную жизнь. После занятий посидели в кафе. Купил билет домой на
28 июня. Вечером заходили Володька Болохов и поэтесса Татьяна Букетова из
семинара Цыбина … Как сама она потом рассказывала под хмельком в ЦДЛ, чуть ли
не в ноги пришлось падать мэтру, чтобы принял в семинар. Тот принял условно...
Начались обычные будни литинститута, в общем-то, весьма скучноватые. Это
сейчас, натолкнувшись на знакомую фамилию однокурсника, с восторгом
вспоминаешь, как замечательно все было тогда. В мае 2007-го прочитал в
«Литературке» заметку о книге Евгения Касимова из Екатеринбурга, который стал
депутатом областной Думы и весьма одаренным писателем. А Женя и тогда привлекал
своей неординарностью, жил в комнате с Толей Устьянцевым и еще кем-то, но у
него была своя компания. Я уже писал о том, как они бурно проводили дни и ночи
вместе с приходящими в гости Александром Еременко, Игорем Меламедом и другими
«продвинутыми» молодыми писателями. Я несколько раз оказывался за их столом.
Еременко был уже вознесен и вел себя
весьма суховато, его, кажется, исключали
из института за поведение или неуспеваемость. Меламед известностью не обладал и
никаким авторитетом для меня не был, мы с ним даже поцапались один раз на
какой-то теме, апломб в нем сидел. Но потом, прочитав книгу Игоря, я понял, что
поэт он серьезный, настоящий. Устьянцев, поначалу потерявшийся, тогда много
пил…В 2012-м я отыскал Толю в Интернете, оказалось жив, и физически, и
творчески, принят в Союз писателей России, именуется известным тверским поэтом.
Это порадовало в очередной раз. А Женя Касимов тоже выпивал, ходил опухший,
вроде меня во время большого загула, но всегда был приветлив, улыбчив, опрятен.
С ним мы почти ни о чем не говорили, лишь по утрам понимающе кивали друг другу,
зная все тяготы похмелья. Еще тогда я подумал, что если не сопьется Евгений, то
из него толк будет. Начитанным он был серьезно, а что писал, я не
интересовался. И вот – знакомая личность в газете: пустячок, а приятно.
17 июня посидели на занятиях, обсуждали
дипломные работы. Потом поехали с Машаллой к Игорю Жеглову, но того не было.
Дернули малость с Володькой Андреевым… После этого я поехал в ЦДЛ на Тютчевский
праздник. На следующий день с утра была «Эстетика», а я вспоминал вчерашнее.
Тютчевский вечер провели в буфете. Потом я, изрядно захмеленный, заторопился на
метро и угораздило меня свернуть не там, а чуть ближе. Вдруг навстречу вышли
два сотрудника милиции с огромным псом. Я от страха сразу протрезвел.
Что-то начал лепетать, времена-то были
опасные, борьба за трезвость могла закончиться для меня в вытрезвителе. Но это
оказалась охрана ближайшего посольства, которая проверила мои документы и
отпустила, предупредив, чтобы я не мотался нетрезвый, где не положено. Хотя
обозвали они меня все-таки напоследок свиньей и пообещали сообщить в институт о
моих блужданиях. Но я был счастлив, что так все обошлось и «полетел» в общагу.
Этот страх еще долго сидел во мне, и я старался быть осторожней, уже не путал
дорогу от Дома литераторов до метро. После занятий в этот день я зашел к Игорю
Жеглову, тяжеловато было на душе. Учить, готовиться к экзаменам не хотелось.
Эта сессия стала все-таки трудовой, в
блокноте полно существенных записей: по эстетике, советской литературе (Блок,
Гумилев, Платонов), лекции читал Владимир Павлович Смирнов, удивительный знаток
всего запретного и полузапретного…В июне 2007 года Герберт Кемоклидзе,
уезжавший в Иваново на вручение Бальмонтовской премии хорошей поэтессе из
Кирова Светлане Сырневой, сказал что в числе участников Бальмонтовских дней и
Владимир Смирнов. Кроме того, на занятиях проходили творчество Вирджинии Вульф
и Джойса, которых я успел прочитать в небольшом объеме. Вечером 20-го был опять
у Игоря, говорили всякую чепуху, ни о чем да о масонах.
А 21-го сдали зачет. Потом посидели в
ресторане «Центральном», бывшей «Астории», известной по многим фильмам. Вечером
зашли к Коле Колмогорову. Потом я стал переводить Мафтуна, получалось не очень,
и стихи оказались так себе. Другой халтурщик навалял бы что-то, а мне по этому
пути идти не хотелось. Вечером решили ехать на следующий день загорать к
Латынину, но утром солнца не было, и мы снова принялись за зубрежку. Домой и
хотелось, и уже не хотелось, к Москве привыкли за сессию, в трезвом виде и бодром
расположении духа здесь было хорошо… Погода продолжала портиться и это
способствовало постижению наук.
В этот день мы просидели над учебниками до
глубокой ночи, а дождливым утром 23-го поехали на занятия. Была «Советская
литература», потом «зарубежка», давали нам всё системно, глубоко. У каждого
крупного писателя в учебниках тогда было свое место, чего практически нет
сейчас. Порушив прошлое в конце 80-х, новой системы и иерархии ценностей
создать не смогли. Все стало отрывочно, шатко. Нравится – читай, не нравится –
не стоит. Место классики заняли развлекаловка в виде детективов, фэнтэзи и
порнуха. Людей отучали думать, для власти мыслящий человек всегда опасен…
Двадцать четвертого июня сдал «Советскую
литературу» А.Власенко, добродушному и сытому, а, впрочем, хорошему мужику, с
которым встречался, о чем я уже упоминал, впоследствии на юбилее Суркова в
Рыбинске, где был и бывший редактор «Огонька» Анатолий Софронов. Потом поехал в
«Дружбу» к Андрееву, посидели, поболтали. Володька был оригинальным пижоном,
да, наверно, остался и сейчас, в 2012 году, поскольку жив до сих пор, хотя ему
уже под 70, а может, и больше. Он был приятен в общении, как-то легко относился
ко всему. Личность его запоминалась сразу, и теперь он стоит передо мной, как в
те года.
Там же были в тот день Гена Георгиев,
поэт, изрядно тогда еще пьющий, впоследствии завязавший, а ныне уже покойный.
Потом пришел журналист и критик Валя Новиков. Кстати, на 70-летии, как
рассказал Латынин, был Фирс трезв… вручали ему какие-то значки и медали, вечер
вела жена Людмила Васильевна, вечная его спутница и ангел-хранитель. О жизни
шефа я сейчас почти ничего не знаю, как и о его талантливом сыне-художнике
Володьке, и о младшем – даже забыл, как его звать. А вот до 75-летия Владимир
Иванович не дожил. После инсульта болел и ушел из жизни в начале 2012 года.
Осталась благодарная память о нем да желание сходить на могилу учителя.
Вечером зашли к Гене Суздалеву, вспоминали
поездку на Ставрополье. Геннадий был тогда фигурой не только для нас, но и на
ВЛК. Уральский поэт сумел создать себя за счет ярких публицистических стихов и
русской националистической позиции… Покровительствовал Суздалеву и Валентин
Сорокин… Лучшие стихи Геннадия…относились к воспоминаниям о военном детстве, это, наверно, было тогда естественно – тема
выигрышная, если талантливо писать…
С Геной Суздалевым виделся на нескольких
съездах писателей. Мы стали даже
свидетелями развала СП России на две организации, поскольку на том съезде были
членами счетной комиссии. Тогда
«победило» патриотическое большинство, а все «непатриоты» были
вычеркнуты из списков делегатов на съезд СП СССР. Вылетели Евтушенко,
Ахмадулина, Вознесенский, Гранин, Алексин, Окуджава – такое стерпеть они, конечно,
не могли и развалили Союз России, от чего пострадали в конце концов все.
Случилось это или в конце 80-х, или в
самом начале 90-х, точно уже сказать не могу. Судилище шло тогда по
политическим мотивам, что явно было несправедливо, ведь СП России был
организацией деполитизированной по своему уставу. Но рубили сплеча, вычеркивая
сплошь и по демократической принадлежности, и по национальной... Гена Суздалев
был в этом плане непоколебим. Меня на съезд писателей СССР избрали, и я… там
побывал.
Впоследствии многие о том инциденте
пожалели, все-таки судить надо по творчеству. В 2000-е годы я печатался и в
«Нашем современнике», и в «Новом мире», и в «Дне и ночи», который, по сути,
принадлежал альтернативному Союзу, но публиковал всех. В конце 2006 года Александр Гордон создал
журнал «Коростель» для писателей провинции и тоже печатал в нем всех без
разбора. В Коростеле работал Вадим Воронцов, а поэзией занимался Владимир
Леонович, человек весьма авторитетный, с которым я встречался однажды в
Мышкине. Он отобрал для журнала большую подборку моих стихов, которые потом
вышли. Леоновича я после этого зауважал, посмотрев его отбор и замечания к моим
стихам, в поэзии он оказался настоящим профессионалом.
Например, по одному из стихотворений
«Незваные строки», давшему заглавие моей очередной книге он прошелся
досконально. Строки: «Не скрыться от горьких вестей О страшных, внезапных
утратах Родимых, любимых людей; От личных надломов жестоких, Потерь утомленной
души, Раздумий в ночах одиноких, – Попробуй-ка их придуши…» Леонович пометил
фразой: «Да, но так пишут все». А вот идущие следом две строки: «Года на
могильной эмали И старческих палочек стук», – подчеркнул: «А так – Хомутов», то
есть пишет так. Крыть нечем – точно. Сделал и еще ряд замечаний, которые могли
помочь в дальнейшей работе. Леонович из явных демократов, да и Гордон не
патриот, но вот поди ж ты. А наш патриотический Союз сполз к 2000-м годам в
склоки… вокруг имущества, принадлежащего литфонду. И, что печально, выносилось
это все в прессу.
В целом же в начале 2000-х литературно-художественные
журналы, некогда процветающие, еле дышали: и «Москва» с Леонидом Бородиным, и
«Октябрь» с Ириной Барметовой, когда-то печатавшей мои стихи, и «Знамя» с
Сергеем Чуприниным, и «Наш современник» со Станиславом Куняевым, и «Молодая
гвардия» с Евгением Юшиным и Валерием Хатюшиным, и «Новый мир» с Андреем
Василевским, откуда ушел в 2006-м Юра Кублановский, уехав на время учебы жены
во Францию, и многие другие. Процветал глянец и гламур. Да и возрождения
толстых литературных журналов не предвидится. А в областях они выходят и вовсе
тиражом от 500 до 1000 экземпляров. В 2011 году, задумав сначала газету и издав
единственный по сути раритетный уже номер, решили выпускать в третий раз (после
«Руси» и «Русского пути») новый журнал. Чем это закончится пока неизвестно, но
склоки вокруг издания уже идут.
…На одном из съездов мы хорошо посидели с
Суздалевым и Володей Догадаевым, поэтом из Иванова, моим хорошим товарищем,
хотя и старшим, но сохранившимся на удивление. О чем мы тогда говорили
припомнить трудно, но пили и читали стихи здорово. Были с нами еще Игорь Жеглов
и Володя Силкин, ныне московский литературный функционер, а когда-то, в 80-х,
начинающий, первую книжку которого тоже издал Игорь Жеглов в своей библиотечке.
Все съезды писателей были… с обильными возлияниями везде и повсюду. Особенно
запомнились два съезда.
Об одном из них мы вспоминали с приехавшим
ко мне в очередной раз другом Борисом Орловым… О том съезде, где произошел
раскол патриотов с демократами. Много глупостей было в те годы наделано...
Борис приезжал ко мне 6 июля 2007 года с новой книгой стихов, правдивой и
горькой, в которой отразился развал подводного флота, которому он отдал многие
годы. Как флот, развалилась и литература. Да и порядка в «капиталистической»
России не навели. Мы часа полтора простояли за билетом на вокзале. На
Санкт-Петербург шли два поезда, но на самарский билеты давали за три дня, а на
ивановский остались только дорогущие. Найти заведующую кассами оказалось делом
невозможным, так и пришлось брать билет дорогой. Боря привез мне первый номер
журнала «Ладога», где напечатали мою подборку из книги «Богема». Получилось
неплохо, и журнал приятный.
Потом мы посидели в кафе «Волжские зори».
Разговоры были невеселые: о разобщенности, о загубленной литературе поколения
послевоенного, которое после 1985 года, по словам писательницы Веры
Галактионовой, вытеснили «мертвецы» –
забытая литература. Тогда в гонке за тиражами их начали печатать все
журналы, отбросив входящих в литературный процесс молодых талантливых прозаиков
и поэтов. К ним относились и мы, и ушедший из жизни Коля Шипилов, и
многие-многие другие, что или спились, или умерли, или просто бросили писать
из-за бессмысленности. Может, лет через 50 кого-то и откопают. Погуляли с
Борисом по городу, который напоминал смесь какой-то глубокой дряхлости с
порывом в новые времена в виде сверкающих торговых центров. Усталые, мы слегка
отвели душу в разговорах, выпив грамм по 250
успокоительного напитка – водки. Я проводил Борю на «Метеор» и пошел
домой, где опять ждала работа.
Второй съезд (Союза писателей СССР), на
который мы попали с Юрием Бородкиным и Женей Кузнецовым, превратился в сплошную
пьянку на территории гостиницы бывшей Вышей партийной школы, огромного
комплекса, каких я никогда не видел, многоэтажного с подвалами, подземными
переходами и высотками, где я неоднократно плутал даже по трезвости, а уж в
подпитии тем более. Начали алкать с какими-то представителями Татарии или
Башкирии вместе с Женей Кузнецовым, потом продолжили с кем попало, благо из
дома я привез дипломат водки. Полсъезда мы прогуляли, а он проходил в Театре
Советской армии за Новослободской, куда нас доставляли на автобусах.
В талонное время водка моя очень
пригодилась, но быстро кончилась, и здесь начались проблемы. Мы ходили с Кузей
и выискивали по баням пиво, поскольку страдали похмельем, особенно он. И когда
я говорил Жене о голосовании на съезде, где надо быть, он смотрел на меня
такими глазами, словно я приготовился его расстреливать. Делать нечего, шли за
очередной порцией реанимации. Потом нам повезло, мы достали большое количество
сухого красного вина, бутылок 15, и принесли его прямо на съезд. Пили его, сидя
в театре за портьерами вместе с Игорем Жегловым, Фирсовым и другими жаждущими.
Словом, съезд был отмечен на славу и, если я еще вышел из пьянки в последний
день, то Женя, который уезжал на следующее утро, так и страдал, и просил меня
найти хоть что-то. Мы зашли в гостиницу неподалеку от театра, где жила часть
участников съезда, в том числе приятель Кузнецова прозаик из Вологды Роберт
Балакшин. Тот не пил, и, естественно, спиртного у него не было. Так мы и
расстались с Кузнецовым, я поехал на вокзал, он остался на улице.
…………………………………………………………………………….
В 2008 году в Карабихе собралась большая
группа, от писателей до художников. Самым знаменитым гостем и участником
праздника стал Владимир Костров. Он очень хорошо выступал, читал настоящие
стихи. Поговорили мы с Владимиром Андреевичем о Якушеве, тепло отозвался о
хорошем товарище московский поэт, посетовал, что мало виделись.
Сфотографировались на память. Костров оказался прост, его жена, бывший редактор
«Молодой гвардии», издававшая Женю Кузнецова, Галина Степановна, тоже в этом
была похожа на мужа.
Пиво, как раньше, обильно не продавали.
Разлил свой флакончик настойки на травах художник Олег Отрошко. Это подогрело
аппетит и все потянулись в сторону кафе поселка и, как потом оказалось, – зря.
Мы с Володей Соколом выпили по 150, а когда вернулись, уже были организованы
столы и в дирекции, и в импровизированном шатре. Словом, все пошло по
привычному сценарию. Потом начались выступления, меня представили со всеми
титулами, выступал я вторым после Кострова, получил я много цветов и
благодарностей, но Владимира Андреевича и вовсе не отпускали. Словом, любители
поэзии были настоящие.
Потом я собрался домой, но внезапно
встретил Валеру Белозерова, нашего барда, решил его порекламировать, так и
затянулось время, поехали уж и в ресторан, где столы ломились от закуски и
спиртного. Начальников не было и все пили, кто сколько мог…Вернулись мы домой
весело и быстро, я взял такси и по чудесному закату, пылающему яркими красками,
мы домчались до Песочного, где жил Валера, и затем я доехал до дома. Он подарил
мне два своих диска. Я пообещал поддержать его в творчестве… Поездка оставила
хорошие впечатления.
Возвращаясь в связи со съездами писателей
к Геннадию Суздалеву, еще добавлю, что на последнем съезде, или одном из
последних, где я бывал, наши встречи стали уже мимолетными. У него свои друзья,
у меня – свои… Но тот съезд, где мы встретились в последний раз, был
чрезвычайным. Проходил он в небольшом кинотеатре неподалеку от здания СП России
на Комсомольском, 13. Тогда шла борьба, затеянная патриотами, в которой
«демократы» нас душили. Ушел с поста первого секретаря Юрий Бондарев, его
сменил Борис Степанович Романов, замечательный крепкий русский мужик,
неоднократно приезжавший к нам в Карабиху. Не раз мы сидели в номере гостиницы…
разговаривая о жизни и литературе. Похож был Борис Степанович на былинного
героя своим обличием и основательностью, седовласый с красивой бородой. Но он
буквально сгорел в этом диком противостоянии начала 90-х, когда
мракобесы-ельцинисты осаждали здание,
пытаясь уничтожить наш Союз. Все-таки его отстояли, хотя и не без жертв.
Так происходило в течение 20 перестроечных
и постперестроечных лет везде, и в столице, и в провинции. 10 июля 2007 года
умер Николай Макарович Алексеев – человек, поднявший знамя мологской трагедии,
пытаясь с энтузиастами из Землячества мологжан возродить затопленный город и
весь Мологский край. В итоге был создан Музей Мологского края, проводились
ежегодные земляческие встречи, на которые собирались сотни бывших жителей
удивительной земли и их потомков. Много мы работали с этим удивительным
скромным человеком, издали несколько книг, совершали поездки, проводили
субботники и конференции, требовали передачи Музею второго здания…
Но, увы, чиновники мало способствовали нашему делу. Макарыч
нервничал, говорили мы о бесперспективности начинаний, искали людей с деньгами,
а закончилось все трагически. Человек ушел в 55 лет, один из лучших краеведов
области, успевший напоследок издать с моторостроителями замечательный альбом
«Молога». Весть о смерти Николая Алексеева буквально потрясла город, все
говорили, что случилась беда. 2006 – 2007-й годы вообще принесли сплошные
утраты, и я все больше понимал, что крупные, талантливые, инициативные люди
практически незаменимы в наших маленьких городах, где культура вымирает, а
новые деятели не готовятся, да и планов подготовки кадров нет.
А на чрезвычайном съезде СП России я почти
не присутствовал. Встретил нескольких знакомых и в итоге осел в буфете с
замечательным русским поэтом Федором Суховым, которого встретил впервые, хотя много слышал о нем от
своего однокурсника по Литинституту Бориса Целикова – нижегородца, тогда еще
горьковчанина. Книги Сухова я читал с удовольствием, он давно ушел в природу,
понимал ее, как немногие. Наша беседа проходила приятно и задушевно, поскольку
оба мы были уже изрядно пьяны. Сначала с нами сидел Роберт Винонен, тоже поэт,
работавший, кажется, в «Советском писателе», потом мы остались вдвоем с
Суховым.
Федор Григорьевич выпивал, по рассказам
Бориса Целикова, который бывал у Сухова, стабильно и не завязывал до конца
своих дней, а был он фронтовиком, много повидавшим и пережившим. Слыл поэт
оригиналом, даже по его деревенской одежонке это прослеживалось. Он как бы
подчеркивал, что от земли, от природы, откуда идет и его поэзия. Писал о деревне, русских просторах, цветах и
деревьях, с которыми сроднился неразрывно. Тогда, за столиком буфета, он
приглашал меня в гости, на что я отвечал положительно…
Закончилось тем, что я ушел со скучного мероприятия, из кинотеатра, где
этот съезд проходил конспиративно, под охраной. Я уже не имел желания находиться там вроде
«попки», который ничего не решает. Да и вопросы, подымаемые на съезде были
далеки от творческих, шла какая-то подковерная возня, которую я всегда не любил
и которая продолжается до сих пор вокруг Литфондов и Союзов разного уровня, в
то время, когда катастрофически падает уровень самой литературы.
Дальнейших несколько съездов проходили без
меня, потому что на них уже приглашали только председателей писательских
организаций по причине отсутствия денег. Об их решениях я узнавал от других,
правда в Союзе писателей мне доводилось бывать как редактору журнала «Русь»,
директору издательства и просто так. На этих мероприятиях я встречал многих,
знакомился с новыми людьми, в частности, с редактором журнала «Дон» Виктором
Петровым, сотрудником журнала «Волга» Николаем Переясловым, впоследствии
секретарем СП России, написавшим предисловие к первому моему большому
московскому «Избранному», редактором «Русской провинции» Михаилом Петровым.
…………………………………………………………………………….
…А на похоронах Николая Алексеева я
сказал, что вся культура последние годы стоит на плечах подвижников, сжигающих
себя, ломающих, умирающих до срока. Люди вокруг плакали навзрыд, тоже,
очевидно, понимая, что это не последняя утрата и все идет к полному уничтожению
культурного слоя, если таковым не считать полуголую элиту телеэкрана типа Ксюши
Собчак, Тины Канделаки, Оксаны Федоровой, писателей, присосавшихся к тому же
экрану, кому дали кормушку – Ерофеева, Веллера, Толстую, Устинову и прочих. На
поминках в ресторане «Утес» я смотрел на лица нашего круга, руководителей
областных и городских и видел на них полную растерянность.