*   *   *

История – строенье на крови,

Любое злодеянье назови –

Услышишь эхо в будущем пространстве.

Летят осколки: зубы, черепа...

Горланит озверелая толпа,

Погрязшая в своем кровавом пьянстве.

 

Кровь – не бетон, она живой раствор,

Она ведет с грядущим разговор,

Качается и плещется в каменьях;

И рушатся громады прошлых дней,

Веков, что мы построили на ней;

И дрожь, и страх, и горе в поколеньях.

 

Ужели так пребудет, и закон

Один для всех империй и времен,

Для всех владык, сметенных через годы?

Неужто лишь поэтам и святым

Быть соучастным временам своим

И подымать из пагубы народы?

 

История – строенье на крови,

Текут ее бессчетные ручьи,

Свивается одна к другой развилка;

Уж лучше бы, пожалуй, на песке...

Тревожно бьется на моем виске

Из вечности протянутая жилка.

 

        *   *   *

Ворон-птица, тяжелая слава твоя

По столетьям прошла

Скорби вестником черным,

Вечным призраком вечного забытья

По мощеным дорогам и долам неторным.

 

Но за что уготовил проклятье тебе,

Не ответит и тот, кто чернил твою душу,

Не повинен ты в страшной, жестокой гульбе,

Сам своею судьбой пригвожден и придушен.

 

Да, питаешься смрадным посевом смертей,

Только сам ты от роду убийцею не был,

Что поделать, когда по истории всей

Сплошь могилы стоят

Высотою до неба.

 

Мог бы выпасть другому твой мрачный удел.

И его бы судили за долю такую.

Может, раньше ты плакал,

Потом очерствел,

Бесконечно вбирая жестокость людскую?

 

По просторам земным

Всюду пепел и кровь,

Да пожаров зловеще чадящие свечи,

Но тебе доставались вовеки веков

Лишь объедки

С кровавых пиров человечьих.

 

               УГЛИЧ

                 I

То унося в провал, то вознося,

Через луга и каменные клети

Куда ведешь ты, строгая стезя,

В какие откровения столетий?

Богоявленье, Рождество да Спас – 

Дорога наша искони едина,

И лишь одно, пожалуй, держит нас

До этих пор –  завет Отца и Сына.

…По Угличу дыхание веков,

А по векам –  дыхание природы,

Над коей ни указов, ни оков,

А только высота земной свободы.

Сегодня август правит на Руси,

На царство коронованный до срока;

И понимаешь: боже упаси

Отвергнуть мудрость этого урока,

Открытую в урочный час тебе

Всем золотом крестов, и трав, и листьев...

Мир обессилел в розни и гульбе,

В своих повадках лисьих или рысьих.

С веками бессловесно говоря,

Завещанную принимая требу,

На бревнышке в тиши монастыря

Ты смотришь в землю, а внимаешь небу.

 

                II

О, сколько святого всего

Вокруг для себя замечаешь...

Какое сегодня родство

Ты с Родиною ощущаешь!..

С крестами старинных могил,

С ветвями таинственных сосен

И с колоколом, что был

Когда-то в безвестие сослан.

Какая великая дрожь

Под сердцем от связи вселенской,

Когда от Казанской идешь

Сторонкою к Богоявленской...

От шумной сбежав мишуры,

В тени монастырской ограды

Какие откроешь миры,

Какие бесценные клады?

И ты, среди нынешних дней

О будущих днях памятуя,

От белых и красных камней

Ступаешь в траву золотую,

Сквозь влажную почву прозрев

Единую сущность наследья, – 

Тугими корнями дерев

Скрепленные прочно столетья.

 

               III

Казалось, шел своею полосою,

Привычкой преодолевая гнет...

Но этот город каменной слезою

Внезапно все в тебе перевернет.

И возле храма, белого как лебедь,

Врастешь в живую плоть земных времен,

Ничтожней всех на свете и нелепей

Под взором куполов, крестов, икон...

Ну кто ты здесь, радетель или нехристь – 

Без памяти, без веры, без огня;

Какою мерой сущее измерить,

Сегодняшнюю смуту стороня?

И славы проявленья, и бесславья,

Сведенные в потомках и отцах,

И главы золотые, и безглавья,

И пустоту в разбитых изразцах.

И, повторяя вечные заклятья,

Взгляни открыто с этой высоты – 

Ничтожны все молитвы и распятья,

Когда ничтожен перед Богом ты.

И движешься на уровне паренья

Под этот упреждающий покой,

И, предвещая новые прозренья,

Дрожит и плачет камень под ногой.

 

                IV

Беленые стены, кресты, что взошли

Туда, где лишь ветер и Бог,

А дух, исходящий от этой земли,

Единозаветно глубок.

Мы брали и брали у вечности в долг,

Но время глядело хитро,

На тысячелетье задержанный вдох

И жжет, и морозит нутро.

Каких ожидать благотворных чудес,

Какого горенья в груди?

Затменья династий, знаменья небес –

Всё в прошлом и всё впереди.

Ступай же скорее своей чередой

И слушай напевы молвы

От светлых просторов над волжской водой

До темных окраин Москвы.

Но тщетно... Устала душа, и уже

Не хочется дальше идти.

Здесь маленький мальчик погиб на ноже,

Погиб или... Боже, прости...

Не видится дали и веры другой.

Сидишь, точно с почвою слит,

И гладишь своею усталой рукой

Траву между каменных плит.

   

                V

Столетия впадут в тысячелетья,

А что предстанет нам в грядущих снах?..

Хранители великого наследья,

Вы наследили в прошлых временах.

Затоптаны великие страницы,

Испещрены поправками они,

И лживых измышлений вереницы

Бредут и забредают в наши дни.

И холод, и тоска перед бессильем

Развеять что-то или доказать,

За нашим словотворным изобильем

Концы с концами тяжело связать.

Зарезанных в столетьях до зарезу,

Бесчислен этих жизней перевод,

И, вместо золотых крестов, к железу

Заржавленному движется народ.

Не троньте ложью чистую обитель,

Склонитесь у царевичевых ног,

Ведь этот мальчик – сам себе правитель –

Мир святостью своею уберег.

А нам теперь и стыдно, и тревожно

За ложь и полуправду позади,

И ничего исправить невозможно,

Лишь крестик жжет ложбинку на груди.

 

              VI

Никто нигде не точит ножичек,

Не бродит по округе бес,

Над Угличем спокойный дождичек,

Прозрачный благовест небес.

Покорно замерли столетия,

И кажется, что время спит

И, кроме света солнца летнего,

Ничто уже не ослепит.

Смири гордыню, и раскаянье

Прими, как истину, душой,

И навсегда отторгни Каина

И дух кровавый и чужой.

И около святого терема

Вдохни вселенского сполна.

Поверь, что вера не изверена

И не измерена она.

Мысль отпуская благодарную

Тому, кто приоткрыл глаза,

Входи во глубину алтарную,

Вбирай душою небеса.

Потом ступай, ногою трогая

Землицу, что еще тепла,

От храма к храму, той дорогою,

Что все-таки не заросла.

По дождичку, по тихой радости,

Которой этот мир пропах,

Не чувствуя ни алчной сладости,

Ни соли на своих губах.

 

             VII

Среди иных каких-то улиц,

В ином году, ином краю

Нахлынет память, словно Углич,

На душу грустную мою.

И, вглядываясь в эту млечность,

Пойму, наверное, сполна,

Что век уже прошел, а вечность,

Как этот камень, холодна.

Что сам ты охладел от зрелищ,

Огнем коснувшихся лица,

Что мир, как с ножичком младенец,

Играет, видно, без конца.

И в тяготе таких наследий

Наступит неизбежный час –

Громады рухнувших столетий

Раздавят и расплющат нас.

Но полно... Вздрогнешь и очнешься

От этих леденящих дум...

Грядущий век, чем ты начнешься

И светел будешь иль угрюм?

Забуду о минутном страхе,

Припомнится в других годах

След от известки на рубахе,

Да влажный ветер на губах,

Да золотое одеянье

Высоких глав, осенних дней,

Да неба и земли слиянье

Среди возвышенных камней.

Хоть нет конца всесветной драме,

И новым дням предъявлен счет,

Но свет, затепленный во храме,

Уже горит, уже влечет...

 

               *   *   *

А древность – это мир, где не одна стезя,

Где пир среди чумы и где чума средь пира,

И глупо диктовать, что можно, что нельзя,

Когда звучит вдали совсем другая лира.

 

Там бранные поля, там бражные столы,

Иные хлеб на квас, иные плен да воля.

Я с трепетом иду среди горячей тьмы,

Которую понять – не наша с вами доля.

 

Я засвечу во мгле пристрастную строку,

Но сердцем прорасти в ту почву – нереально:

И меч не подыму, и «Слово о полку»

Я не переведу, лишь перечту печально.

 

          *   *   *

Запутанные годы вороша,

Блуждая взглядом по неясным лицам,

Ищи душа,

                откапывай душа,

Созвучие трагическим страницам.

 

И слову, и сказанью, и стиху,

И эху обнаженному, и ветру,

Ищи, душа,

                 и на своем веку

Воздай хулу и славу человеку.

 

Но что искать,

                       коль всё наоборот,

Отринуть что-то хочется, отбросить…

Как ты жесток, земной круговорот,

В туманах дымных и багряных росах.

 

О если б только в давние века

Входить, рождая скорбные прозренья.

О если б так…

                   Но черная рука

Не прерывала страшного творенья.