* * *
Где еще искать участье
И тепло,
в какой дали?..
Родина – мое причастье,
Милость неба и земли.
Принимаю, принимаю
Всё,
в чем грешен был и
слеп,
И яснее понимаю,
Как безродный путь нелеп.
И сентябрьское цветенье
Удивительного дня –
Истинное обретенье,
Возрожденье для меня.
Нежность бабочек последних,
Желтых кленов красота…
Из метаний многолетних
Тянется душа сюда.
Видимо, пора согреться
У бревенчатой стены,
Отдышаться, оглядеться, –
Чем года мои полны?
Осень…
Вечность
золотая…
Грустного прозренья дни…
Родина! Моя святая,
Странника не оттолкни.
2010
* * *
Девяностые годы сменили года нулевые,
Те – кипящими были, а эти –
почти неживые.
Ощущенье надежды на лучшее незаменимо,
Без него всё теряется,
всё, даже явное, мнимо.
Звоны колоколов
заглушая бряцаньем стаканов,
По подъездам снуем в окружении крыс,
тараканов;
Дышим воздухом смрадным –
подвалов, задворок,
помоек,
Этот воздух уже
беспросветно привычен и стоек.
Нулевые года – безысходно звучащая фраза,
Точно впрямь обнулили
бессрочное время до часа;
И безвременье это нам вечную даль заслоняет,
И угрюмо его стая брошенных псов охраняет.
14 декабря 2010
*
* *
Хватало и святых, и ратников,
Доныне памятных имен,
Но мы-то
из восьмидесятников –
Из переломанных времен.
До середины жизни прожили
В одной стране,
а вот поди ж –
Не то искали да итожили
В тиши своих дворовых ниш;
Среди героев обозначенных,
Среди кумиров прописных…
Потом,
в годах переиначенных,
Познали прочих да иных.
Казалось, вольностью повеяло
И от небес, и от земли,
И поколение поверило,
Что к благоденствию пришли.
Когда вторая правда рухнула,
Что правдой тоже не была,
Другим концом
свобода ухнула,
В глухие дебри завела.
Теперь мы всё уже изведали –
От новизны до крутизны,
И стольких ненароком предали
Да продали за полцены.
Стерпев глумление стервятников,
Вновь ищем главные слова, –
Пускай мы
из
восьмидесятников –
Наш век не делится на два.
Единая, необратимая
Одна дорога нам дана,
Одна земля у нас
родимая
И душенька всего одна.
01.03.2011
*
* *
В чем и какие могут быть опаски
У кабинетов чинодральных лиц,
Когда уже все выплеснуты краски
На белизну полуночных страниц?
Когда зияет за твоей спиною
Такой протяжный ряд родных могил,
И то, что сотворили со страною,
Сегодня видеть не хватает сил.
Кого еще бояться в мире грешном, –
Коль дальше скорбной дали не сошлют,
Поэтому брожу в просторе вешнем
И за уют приемлю неуют.
Пора сказать о наболевшем самом,
Коль скоро будет нечего терять
И не перед каким-то пятым замом,
А лично перед Господом стоять.
22 декабря 2010
*
* *
Быть может, и не затуманишься
До слепоты и до бессилья,
Но только
с чем ты,
Русь, останешься,
Бесхозная моя Россия?
Еще недавно столь великая,
А в отдалении – Святая,
Теперь же – воровская, дикая,
Расхристанная и пустая.
И где, в конце концов, убогая,
Ты обогреешься в недоле,
Измаянная, одинокая,
В безумной воле,
как в неволе.
Лишенная глубокой памяти
Уже почти необратимо, –
Как будто нищая на паперти,
Где все тебя проходят мимо.
21 мая 2010
*
* *
Не спрячешь грех под сеточкою век
И под полой свою неправоту,
И совесть –
вовсе не из тех калек,
Что терпят глухоту иль слепоту.
Она – вполне здоровый оппонент,
Но, рай земной пытаясь обрести,
Ее мы превращаем в инструмент,
По сути, управляемый почти.
«Люби себя и береги», – твердят,
Пусть так же и другой
себя хранит.
И вроде бы ни в чем не виноват,
Никто за всех тебя не обвинит.
Удобно – вниз гляди,
удобно –
вверх,
Чтоб эти не смели’, не смяли те…
Зачем тогда печальный человек
Бессрочно умирает на кресте?
2010
* * *
Ромашки да клевер в глубоких
заволжских лугах,
Березки да клены
вдоль
пыльных и влажных тропинок…
Мне век доживать
на дарённых судьбой берегах,
Не мысля себе никаких отступных половинок.
Вдруг вспомнятся мама
и
грустный, усталый отец,
И дедушка Гена привидится с бабушкой Ниной,
И домик наш старый,
однажды
подгнивший вконец,
С большим чердаком,
оплетенным цветной паутиной.
Здесь первые книги я сам по складам прочитал,
В большом сундуке эти книги
хранились годами,
Здесь, на высоте,
я о странствиях
тайно мечтал
И бредил открытыми в толстых томах городами.
Заволжье мое, ты останешься сказкой всегда,
Пусть жизнь обернулась в итоге
больной стороною,
Но прожиты нами счастливые, в общем, года
С моею огромною невероятно страною.
Пускай не оставили мы золотого следа,
Но самое главное не обошли стороною.
Пусть солью земли и не станем уже никогда,
Но верю,
землею
мы все-таки станем родною.
2010
*
* *
Поминаем друзей, поминаем,
С очевидностью всей понимаем,
Что и нам остается немного, –
Ощущение возраста строго.
Поминаем друзей, поминаем,
Словно души свои приминаем.
Стопка словно безмерная чаша,
В ней на донышке – капелька наша.
2010
* * *
Вспомнилась былая смута
После избранного шага.
…Было три литинститута –
Институт, Москва, общага.
В первом кое-что учили,
Жизни во втором учились,
В третьем душеньки лечили,
Основательно лечились.
Первый привлекал не слишком,
Тесновато в нем казалось
Чувствам нашим и мыслишкам,
Часто мучила усталость.
Вот Москва – другое дело,
В ней жилось тогда просторно,
Забирала нас всецело –
Празднично, влюбленно, вздорно.
В небо храмами взлетала,
Пенилась хорошим пивом
И соблазнами пытала
И своим печатным дивом.
А в общаге всё мешалось:
Водка, пиво, наши строки, –
Может, здесь-то и решалось,
Кто из нас «войдет в пророки».
Сколько выпито и спето,
Сколько выплеснуто было
В яростное время это,
Что рождало и губило.
Было три литинститута
И, наверное, осталось,
Хоть, пожалуй, слишком круто
С нами время рассчиталось.
Вышли мы походкой твердой
После трех учений славных,
Впереди же был четвертый
Вуз – главнейший среди главных.
Тот, который так знакомо,
Очень просто – жизнью звали,
И единого диплома
Здесь уже не выдавали.
2010
* * *
Валерию
Латынину
Под окнами нашей вселенской общаги
Осенние клены горели, как флаги,
Бродили враскачку, по-флотски,
студенты,
Ловя дорогие для сердца моменты.
Здесь жили Рубцов, Кузнецов, Передреев
И много других, от армян до евреев,
От провинциальных до национальных
Заметных фигур,
в перспективе – центральных.
Великое время, счастливые годы,
Мы, баловни света, простора, свободы,
Сюда собирались не спьяну, не сдуру, –
Чтоб выбиться,
вырваться в литературу.
Отсюда к бульвару Тверскому дорога
Вела, как небесная тропка до Бога.
А вера в красивое русское слово,
Которое всех нас пытало сурово,
Давала в итоге надежду святую
На то, что пришли мы сюда не впустую.
Недаром под окнами нашей общаги
Осенние клены горели, как флаги.
27 августа 2010
*
* *
Через всю Россию, прямо к небу,
Нищего протянута рука,
Был бы рад он и простому хлебу,
Черному куску – наверняка.
Впрочем, рад –
звучит, пожалуй, глупо,
Разве право жить лишь только в том,
Чтоб набить свою утробу тупо
И вполне довольным быть притом.
Нищий – возле рынка иль вокзала,
У дороги той, которой нет, –
В нем судьба недобрая связала
Многое на сломе смутных лет.
Тянется рука средь бездорожья,
Бессердечья стылого, как лед…
Бог спасет?..
Но
только милость Божья
К миру нищих духом не сойдет.
26 ноября 2010
НЕАТОМНАЯ БЫЛЬ
И
попал он к лягушке в болото...
…………………………………..
Вскрыл
ей белое царское тело
И
пустил электрический ток.
……………………………………
И
улыбка познанья играла
На
счастливом лице дурака.
Ю. Кузнецов. Атомная сказка
Эту сказку я помню, и даже
Принял к сердцу иные слова,
Только время
продвинулось дальше,
И другая канва не нова.
В наши годы не слышал, а видел,
Я такое –
бездомный
Иван
Безо всякого жребия
выдал
Свой,
отличный от
сказочных, план.
Он лягушку нашел у помойки,
Где в заброшенных рылся вещах
После дикой вчерашней попойки,
От которой едва не зачах.
«Черт возьми! –
несуразное что-то
Промелькнуло в дурной голове, –
Здесь, лягушка, тебе не болото,
Чтоб резвиться на мокрой траве».
Разведя костерок из бумаги,
В глотку вылил хмельной опохмел
И с недюжинной долей отваги
Он поджарил царевну
и съел.
Даже хрустнуть она не успела
На Ивановых жадных зубах,
Было мягким лягушечье тело,
И дымком закусон этот пах.
Вот и ладно,
«покушал и клюнул»,
Что и нужно-то для дураков.
…Вытер грязные губы и сплюнул
Бесполезную мудрость веков.
2010
*
* *
Как слепые, дрожащей толпою
Мы рванулись к заморским дарам,
Увлекая других за собою,
Не предвидя трагедий и драм.
От околиц и сельских проселков,
От земли, –
от
станка и сохи, –
В пустоту роковых кривотолков,
Выдающих за святость грехи.
Наши руки утратили прочность
Ремесла,
что
копили века,
И наполнила души порочность,
На дичание нас обрекла.
То, что виделось волей высокой,
Чем предстало –
уже не поймешь…
Всё боялись мы правды жестокой,
А сгубила жестокая ложь.
15 октября 2009